Много лет назад я стояла на склоне Чимбулака на лыжах не первой свежести, в недорогом голубом горнолыжном комбинезоне, и сопровождала свой треп красноречивыми жестами.Компания вокруг меня веселилась, а это всегда вдохновляет, и один из окружающих меня Приятелей сказал: « тебе надо записывать свои рассказы и издать книжку под названием «Галыся рассказывает». Спустя годы я ее издала, но в жизни журналиста много людей, а значит, и историй, и я дополнила издание. Итак, это моя старая-новая книга. Моим друзьям посвящается.
Г А Л Ы С Я Р А С С К А З Ы В А Е Т
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге собраны рассказы, написанные мною в разные годы. Они о горах, о моих друзьях, о путешествиях, о приключениях, о странных и необъяснимых случаях. Они веселые и грустные, они о реальном и мистическом. Но все это - быль.
ЕСЛИ РУКИ БОЛЯТ, НЕЧЕГО В ГОРЫ ХОДИТЬ
По телефону я договорилась о том, что на снеголавинной стан¬ции «Чимбулак» мне дадут интервью для радио. Будучи очень молодой и неопытной, я притащилась в горы с репорте¬ром через плечо – был в незапамятные времена такой тяжеленький магнитофон - и поняла, что меня там только не хватало: дом был полон гостей и за несколько дней до 7 ноября праздник лавинщиками и их друзьями был многократно отмечен. Меня посадили за стол, мы пили и пели, а интервью мне так и не дали, да я и са¬ма бы уже не взяла.
И стала я ходить в горы – сначала с друзьями, потом с ребятами из «Спартака», и вот сижу я на крыльце горной хижины с микрофоном в руках, а мужики пилят дрова.
-Чего сидишь? Руки болят? 3начит, нечего в горы ходить.
-Да я жду, когда запоет птица, запишу на пленку и начну свою передачу так: "Едва проснулись птицы, как альпинисты выш¬ли на восхождение».
-Ты лучше начни так: "Птицы еще не проснулись, а альпинисты уже вышли на восхождение». И пили дрова!
Так появился мой первый материал про альпинистов, так начиналась моя карьера спортивного журналиста.
ЕГО ЗВАЛИ ШЕРШАВЧИК
Малое Алматинское ущелье - это не очень большая деревня, где тридцать лет назад все знали друг друга и знали все друг про друга. Много воды утекло, но по-прежнему стоит в сторонке от дороги домик, в котором долгое время жил ершистый человек, за что его и прозвали Шершавым. У него был брат очень маленького роста, которого называли Полушершавчиком или Глыбой. Оба славились острыми языками и скверным нравом. В те годы мы много времени проводили в горах, тренировались. Как-то по весне зашла я к братьям, а они занимаются уборкой.
– Ой, Галыся, выручай, развезли тут, а закончить никак не можем, - запричитали наперебой братья. День был солнечный, во дворе лежал тяжелый весенний снег, и когда расчищали тропинку к туалету, побросали снег к стене дома так, что там, в тени, образовались огромные сугробы. Я забралась на кухонный стол, вылезла до пояса в форточку, зависнув как раз над сугробами, и стала протирать окно снаружи. Мои длинные волосы развевались на весеннем ветру, когда я почувствовала на пятой точке недобрый взгляд. Я втянулась через форточку в дом и повернула голову – позади на широком топчане возлежали оба брата, которые, по идее, должны были в это самое время мыть полы. Младший удобно устроился на плече у старшего и оба горячо обсуждали тему: что, если бы на кухонном столе стояла не я – друг и товарищ, а настоящая девушка? Старший планировал, что не пожалел бы сухих валенок, протоптался бы к окну и схватил ее за волосы, а младший запрыгнул бы на стол и девушку «нарушил».
Той же весной мы праздновали на Туюксу чей-то день рождения, а по дому Шершавчика бегал крохотный козленок с колокольчиком на шее. Пока поднимали тосты за именинника, было весело наблюдать за очаровательным малышом, но когда попадали спать, прыткий козлик никак не хотел успокоиться и назойливый звон колокольчика начал доставать. Моя маленькая дочка улеглась спать на железную кровать, я завалилась на матрас подле кровати, а остальные устроились в спальных мешках в другом конце комнаты. На рассвете козленок проснулся и снова начал возбужденно носиться по дому. Он подбежал ко мне, постоял, подумал, потом, прозвенев колокольчиком, протоптался по мне под кровать и вернулся обратно. Все, конечно, проснулись и лениво наблюдали за происходящим, а когда козлик взбежал на мое плечо, приблизился к лицу, расставил копытца и пописал, домишко покосился от взрыва хохота. Хорошо, что за секунду до этого я подумала, что даже от маленького козла можно ждать больших неприятностей и натянула одеяло на голову. Так что жили мы в те времена в ущелье весело.
Дом Шершавого стоял на том берегу Малой Алматинки, где проходит дорога, а в домиках за рекой тогда обитали армейские альпинисты, которые оставляли ключи от своих избушек у принца ущелья. Когда в очередной раз у него буянили гости, в дом вошли два здоровых альпиниста и попросили ключ. Тут из дальней комнаты возник маленький нетрезвый Глыба, сощурил глаза, выставил вперед свою маленькую ладонь и спросил одного из пришедших: «Эй, какой у тебя рост?» «Сто восемьдесят пять,» - ответил тот, недоуменно пожав плечами. «До ста девяноста - валю!» - выкрикнул тщедушный Глыба, кинулся к мужику, в полете зацепился рукавом рубашки за огромный гвоздь, торчавший из стены, и повис, как доблестный Буратино. На другое утро он сидел на завалинке, накинув на плечи тулупчик, из-под которого торчали голые лысые коленки и валенки. Увидев меня на дороге, он громко застонал: «Сестренка, помоги зашить рубашку, а то накануне чуть не завалил двоих альпинеров, да так разошелся, что мои пацаны втроем меня еле удержали!»
В те давние времена, когда ноги были сильными и еще не болела от носки рюкзаков спина, у меня случился роман в высокогорье. Мынжилки для человека тренированного - пустяк, но чтобы туда подняться, нужно время. Однажды я оставила маленькую дочку с ребятами на Туюксу и на пару часов побежала наверх, в домик метеослужбы. Мне налили кружку чаю, хотелось поболтать подольше, но я торопилась обратно.
-Не переживай, дочка же не одна, а с Антошкой, - успокаивала метеослужба. Антон был сыном Шершавчика. Я попросила связаться по рации с постом на Туюксу и услышала голос одного из работников, который мягко уговаривал меня не торопиться, потому что он «сгонял на Медевку и привез детям пирожыно, морожыно и лимонад». От сердца отлегло - детей накормили, но как он, бедняга, довез мороженое в одноместном тракторе, где это единственное мес¬то занимает тракторист? Наверняка, ему пришлось всю дорогу стоять за кабиной, как это делали местные любители спиртного, когда спускались в лавку на Медео за выпивкой. Впрочем, вечерами в горах холодно даже летом, и мороженое по дороге не должно было растаять. Уже в сумерках я побежала вниз - ребенку пора спать, а нам еще спускаться до Чимбулака. Подхожу к Туюксу и вижу: во дворе дома горит костерок, рядом, провалившись в резиновые сапоги хозяина и укутавшись в грязные рабочие телогрейки, сидят моя дочка и сын Шершавчика и пекут картошку. Я растерялась - а где же пирожное, мороженое и лимонад?
- Ага, - скривился мальчик, какое еще пирожное? Пива он себе рюкзак привез, а то ты не догадалась!
Через несколько дней с другом, который работал на Мынжилках, мы заехали к Шершавому, а он был пьян, как извозчик, и добр, как никогда. Гладил сыночка по голове и приговари¬вал: «Кровиночка моя, родственничек, единственный наследник! Хороший мальчуган, ручки помыл, молочка попил, весь в папу. Ну иди, сынок, поиграй во дворе.» Сынок не по-доброму хлопнул дверью, выкатился на улицу и, пиная камуш¬ки на дорожке, поплелся к сараю, где активно и бесхозно размножались кролики, а на чердаке ворковали голуби. Окно с видом на сарай было раскрыто настежь. Папаша, сидящий в это время спиной к окну, умильно улыбался, говорил о ребеночке ласковые слова и медленно поворачи¬вался, чтобы посмотреть на сына, вышедшего во двор. И тут он увидел, что наследник приставляет к сарайчику лестницу, да вдруг как заорет неприлич¬но: «Балбес, твою дивизию, ты куда полез! Упадешь с лестницы, ноги обломаешь, а кролики нестись перестанут!»
Раньше рабочий день у большинства трудящихся был нормированным. К Шершавому в пятницу вечером поднимались друзья, они веселились до полуночи, потом всю субботу похмелялись и топили баню, а в воскресенье утром им надо было возвращаться в город. Шершавчику в лом было оставаться одному и он начинал хныкать, мол, мотор прихватило, не покидайте, кенты - корефаны, чтоб не подох в одиночестве. Хватаясь за грудину, он нетрезво плелся за друзьями во двор, а мимо по дороге спускались в город люди – альпинисты, туристы и просто отдыхающие, среди которых попадались симпатичные девушки.
- Ой мотор, мотор, - причитал Шершавый, а сам пялился по сторонам. – Ого, какая ж…,- засмотревшись, забывался он, и снова ныл, чтобы кто-нибудь остался с ним до понедельника.
Язык у него был подвешен. Одна из историй осталась в памяти народной, как «Туюксуйский дождик». Шершавый рассказывал, как однажды поднялся к нему известный боксер с девицей, которая представилась балериной из Большого театра. Как московская фея попала на Туюксу, осталось загадкой, но на поцелуй она меньше, чем за ванну с шампанским, не соглашалась. Шершавый решил, что за такие деньги он напьется пива и спать ляжет. Так он и сделал – напился и ушел на другую сторону речки, в альпинистский лагерь, забрался на мансарду одного из домиков и заснул мирным сном. А боксер девушку выгуливал - выгуливал, потом привел в тот же дом, где на мансарде дрых его друг, уложил гостью спать на нары первого этажа, и как только она к стенке отвернулась, спортсмен бесплатно ее поцеловал. То ли боксер был не в форме, то ли девицу оскорбило его упорство, но она вышла на крыльцо и всплакнула, а он стоял рядом и утешал: «Милая, ты посмотри, какие звезды, какие горы, красота какая, а ты плачешь!» Голоса разбудили Шершавого, пиво упорно просилось наружу, он вышел с мансардочки и стал поливать на железную крышу. На крыльце воцарилась тишина, потом балерина протянула ладошку под капли, падающие с крыши, и сказала: «Странное метеорологическое явление - звездное небо, и идет дождь. И такой теплый…».
Другая история повествует о том, как когда-то три девушки повадились ходить на Туюксу, как на перевалочную базу. Они поднимались пешочком с Медео, заходили к Шершавому в дом, отдыхали, пили чай, а потом уходили вверх, на ледник, где их ждали крепкие парни то - ли из селезащиты, то - ли еще из какой службы, ведущей все лето дежурство в высокогорье. Шершавчик много раз предлагал им не тратить силы на столь длинные переходы, а добираться только до Туюксу и отдыхать, « не отходя от кассы», но девушки каждый раз покидали его. Тогда он решил их наказать. В жаркий летний полдень он стоял в доме на столе в семейных трусах и белил потолок. Во дворе приятели пили пиво и вдруг закричали: « Мишаня, девки твои идут. Звать?» «А зовите,» - сказал он, бросил кисть, скинул трусищи, но со стола не спрыгнул. Девицы, приглашенные приятелями Шершавого выпить чаю, вошли в сени, потом в кухню – никого. Со словами: «А где ж самовар-то?» они прошли в комнату и тут увидели обнаженного принца ущелья на столе. Он сделал движение бедрами, помотал тем, чем мотнулось, и ехидно ответил : « А вот он!»
В воскресный день художник с Чимбулака - личность творчес¬кая и утонченная, зашел к Шершавчику в гости, чтобы избежать каторжных работ по уборке территории горнолыжной базы, что в народе зовется субботником. На Туюксу быстро нашелся третий и они весело затопали к бару под канатной дорогой. С пузырем троица вернулась обратно, в обитель Шершавого, а когда неблизкий поход повторился во второй, а потом и в третий раз, заговорили об искусстве. Художник тряс нечесаной гривой, закатывал глаза, заламывал руки, доказывая, что его классные картины стоят сумасшедших денег, второй икал и кивал, а хозяин дома явно заводился, в глубине души недолю¬бливая людей творческих. Дискуссия кончилась тем, что все трое в запале выскочили во двор, где стояла пустая ржавая бочка. Шершавый, которого еще называли принцем ущелья, брызгал слюной и вопил: «На хрен мне твои картины! Я куплю в детском мире за три рубля рамку, утром на¬целю ее на пик Молодежный, в обед - на пик Комсомола, а вечером - куда глаза глядят, и чем не картины? И главное - бесплатно! А ты тут со своим искусством!»
Художник обиделся и для острастки шарахнул кувалдой, валяющейся во дворе, по бочке. В ответ на это принц забежал в дом и схватил охотничье ружьишко. В это время ми¬мо домика по дороге спускались в город молодые альпинисты, Шершавый возмутился, что с ним не поздоровались «по ручке» и прицелился в группу ребят, те рванули вниз, а пьяная троица кинулись следом. Художник остыл первым, так как метров пятьсот он пробежал с неподъемной кувалдой в руках, но перемирия удалось добиться только в баре, куда трое горячих парней ввалилась в четвертый раз за день. Кстати, это Шершавчик прозвал меня Галысей. Как-то раз ясным зимним днем мы с альпинистом Олегом Маликовым циркулировали по ущелью и заглянули к нему в дом, и он сообщил, что его коза принесла двух козлят, которых Шершавый назовет в нашу честь Олежеком и Галысей.
ПРИКОЛЫ НАШЕГО УЩЕЛЬЯ
- Я на спуске подвернула ногу! Ты же хирург, сделай что-нибудь.
Деточка, я хе- рург, и это все, что я могу.
Диалог альпинистки и альпиниста
Раньше снеголавинной станции Чимбулак принадлежали два дома – один до сих пор стоит у самой дороги, другой находился чуть выше и в стороне. Верхний дом обнесли сетчатым металлическим забором, захватив приличную территорию. Подойти к крыльцу можно было с двух сторон - надо было подниматься по дороге, а потом поворачивать на тропу, ведущую к воротам, либо идти по прямой по другой тропе и входить на территорию станции через маленькую калитку. Как-то накануне Нового года к дежурному лавинщику пришла жена и шепнула, что пора бы им подняться в верхний дом, где у ее мужа была законная служебная комната, потому что в ее рюкзаке находится что-то очень вкусное. Лавинщику стало обидно за собратьев по профессии, которых не пригласили на пирог, и он сказал: «А пойдем». Женщина привычно взвалила на спину тяжелый рюкзак и они двинулись в темноте по заснеженной тропинке к калитке, а когда дошли до забора, лавинщик завопил, что он, раззява, совсем забыл про этот забор, а теперь придется возвращаться на дорогу и идти в обход! - Не надо,- сказала женщина, перекинула неподъемный рюкзак через сетку, каким-то образом перевалилась через нее сама и с шумом рухнула в снег. А лавинщик сделал два шага в сторону и победно произнес, что только дурак корячится и лезет через забор, когда в двух метрах калитка! На другое утро он стоял на табуретке и вкручивал в патрон новую лампочку. Его жена прошла мимо, легонько качнула бедром, и, наклонившись над свалившимся на пол мужем, проворковала: «Дорогой, кажется, ты упал?»
А в нижнем доме станции на стене висела карта мира, и если в гости заходил кто-то новенький, лавинщик немедленно указывал ему на белые пятнышки где-то в районе Австралии и спрашивал, что гость думает об этих островах. Каждый высказывал свое предположение о неизведанных землях, а лавинщик веселился и говорил, что это Кондаршовские острова. Начальник станции Георгий Кондрашов во время ремонта белил кухню и капли краски попали на карту. Как раз где-то в районе Австралии…
На снеголавинной станции работал один пожилой сотрудник, который любил заваривать чай с целебными травами. Однажды я попросила оставить мне ключ от домика и пошла гулять. Солнце и снег слепили глаза, и когда я вернулась в дом после прогулки, то в первые минуты видела очертания предметов неразборчиво. Очень хотелось пить, а на газовой плите стояла полная кастрюля киселя. Но повар варил это не для меня, а для сотрудников, большой чайник был пуст, поэтому я выцедила все, что было в заварном чайничке. На дне пиалки оказалось три глотка жидкости, в которой плавали листики какой-то травы. Я проглотила все это, но к гортани прилип один листочек. Я пыталась избавиться от него с помощью кашля, жевала хлебные корочки и выхлебала пол кастрюли киселя, но это не помогло. Тогда я вышла на дорогу и остановила машину – за рулем оказался знакомый, который домчал меня до
12-й горбольницы, где мне в руки дали кусок ткани, оторванной от простыни, и велели идти за медбратом. Он привел меня в кабинет, а там, согнувшись в три погибели, сидели два мужика и ходила старая недобрая медсестра. Я села в очередь и стала рассказывать, как сняла темные очки, зашла в дом и нацедила чаю. Мужикам трудно было смеяться – они попали в больницу с серьезными проблемами, а злая медсестра велела мне открыть рот, плеснула туда новокаину, приказав не глотать и не выплевывать. Тут в кабинет вошел высокий симпатичный доктор и я сразу забыла, зачем пришла, а старуха в белом халате сказала, что начать прием надо с меня, потому что много трындю и не дам им работать. Доктор сел за стол, взял ручку и спросил: «Что вы ели?» «Ничего», - хотела ответить я, но только мычала и мотала головой. Врач повторил вопрос, но во рту у меня плескался новокаин, временно лишивший меня возможности артикулировать. Рядом была раковина, которой я наконец воспользовалась и, избавившись от лекарства, начала рассказывать свою историю доктору. Когда он въехал в тему, то велел мне лечь на кушетку. Я сняла ботинки и тут вспомнила про свои дырявые шерстяные носки. Я даже не понимала, зачем надела их, ведь абсолютно целыми были только верхние части, облегающие лодыжку. Тут мне вставили в зубы пластмассу и засунули внутрь шланг, протолкнув въедливый листочек в пищевод. Вытащив шланг наружу, врач протер его куском простыни, которую я сжимала в руке, и приготовился засунуть его в требуху следующему пациенту. Получив возможность говорить, я сообщила, что резиновая клизма доктора с лампочкой на конце таки достигла глубин моего подсознания, а дырки на носках – это для антуража. Потом три дня болело поцарапанное горло, я объяснялась жестами и поняла, что не могу долго молчать – это может стать причиной нервного срыва.
БУДНИ ОБИТАТЕЛЕЙ УЩЕЛЬЯ
На Горельнике, в нижней части ущелья, неделями дежурил один егерь, а его жена каждое утро проезжала мимо в служебном автобусе на Чимбулак и иногда устраивала проверки. Он как-то приспособился высовывать руку через дверную щель и подвешивать замок снаружи, а потом таился в доме, но когда женщина проникала внутрь, то спрашивала, зачем они с друзьями прибивают крышки от пивных бутылок на дверцу кухонного шкафчика. А крышечки эти появлялись каждый раз после знакомства с новой девушкой. Коллекция увеличивалась со скоростью света и под нее приходилось осваивать новые площади.
Но в одно роковое утро егерь не проснулся вовремя. В доме после вчерашней пирушки оставалось четыре человека. Когда автобус свистнул тормозами напротив Горельника, хозяин избушки крепко спал с бодуна, да еще совсем не в гордом одиночестве, а двое его друзей-соперников залегли на диван и с головами залезли под одеяло. Замка на двери не было. Жена вошла и подняла крик, а еще не проснувшийся окончательно егерь стоял, абсолютно неодетый, с предметом наперевес и повторял только одну фразу: " Поверь, мы не совокуплялись." Как-то сам собой пришел нужный глагол и ничего более убедительного в то утро мужчина произнести не мог, а диван в это время предательски сотрясался от хохота его приятелей.
Егерь держал поросят и называл их зайчиками. Однажды неразборчивые хрюшки сожрали все содержимое рюкзаков у туристов, которые отправлялись в длительный поход по Заилийскому Алатау. В другой раз животные брызнули вниз по дороге как раз в тот момент, когда в ущелье въехал представительный кортеж с мигалками и сиренами, а навстречу машинам бежали чумазые свиньи, следом за которыми трусил мужик, зовущий зайчиков домой.
В незапамятные времена на Чимбулаке был единственный бар в цоколь¬ном этаже гостиницы, который посещали все пьющие обитатели ущелья. Один лавинщик толь¬ко-только вставил золотые зубы и пошел блеснуть ими на Чимбулак. Следом отправился поваренок со снеголавинной станции, и когда он зашел в бар, то как раз попал на разборку товарища с каким-то лыжником. «Только не бей!» - закричал он другу, а тот патетически спросил: «А это ты видел?» Золотые зубы лежали на полу, и пришлось в тот вечер помахать кулаками.
Спортсмены тогда обитали в маленьких домиках и питались в маленькой столовой.
На сборах на Чимбулаке одновременно оказались горнолыжники и борцы. Они сце-пились как-то во время ужина и решили разобраться на улице, но, не дожидаясь разборки, худосочные лыжники тол¬пой рванулись к своему домику, а накачанные борцы побежали за ними. Заскочив внутрь, один лыжник вцепился в дверную ручку, двое других поставили вертикально длинную лыжу, двое других оттянули ее верхнюю часть, и когда в дверь настой¬чиво постучали, они отпустили носок лыжи. За дверью оказался их тренер…
Вскоре после того, как в стране случился развал, на Туюксу появился еще один бар. Хозяином был мужичок-с-ноготок, а помогал ему сын-подросток с лакейскими замашками. Я пришла по приглашению – надо было попеть, но со мной, как всегда, была стайка телохранителей-альпинистов, которые были не прочь выпить и закусить на халяву. В тот день я была озадачена тем, как мне оплатить немыслимый счет, который мне подогнали за общение с моим новым мужем, который жил в Канаде, а тут надо было изображать веселье и беззаботность, потому что в бар приехал какой-то спонсор со своим телохранителем. В зале горел камин, звучали тосты и песни, и вдруг спонсор произнес речь за процветание заведения, вынул из бумажника пачку 50-рублевых купюр и широким жестом отправил их в воздух. В начале 90-х это были копейки, но их было очень много. Деньги лежали повсюду, а я пожалела, что у меня нет жевачки, чтобы приклеить ее к подошве и зацепить хоть пару купюр. Тогда я стала уговаривать собравшихся потанцевать, но отец- бармен с сыном-барменком все время о чем-то шептались, мальчик крутился вокруг и тоже поглядывал на зеленые бумажки, появление которых внесло некоторый разброд и нервозность в нашу компанию. Танцев не получилось, но в какой-то момент я аккуратно за¬катила глаза туда, где валялись банкноты, но не увидела на полу ни одной бумажки! И тут телохранитель гостя со слова-ми: "Спасибо, сестренка, за песни," - достал из кармана тысячную купюру и засунул ее в корпус моей гитары. Больше в баре нам де¬лать было нечего. И вот в три часа ночи кучка балбесов, сидя пря¬мо на дороге с засученными рукавами пуховок и спустив до предела струны инструмента, искала в нем денежную купюру, которая никак не выпадала наружу. Меня осенило - это неправильные деньги, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Зеленые бумажки, которыми был усыпан пол, исчезли, пропала в чреве гитары и тысяча рублей, которую сунули под струны....
Я сняла пуховку и еще глубже просунула руку внутрь корпуса инструмента - денежка застряла между двумя приклеенными изнутри рейками! А полтинники, видать, собрал с полу ушлый мальчик, передвигаясь на четвереньках. И вместо того, чтобы приберечь купюру на оплату международных переговоров, мы с ребятами пошли на Чимбулак в бар и прогуляли неправильные день¬ги.
ДУДЯТ ПАРОХОДЫ
В молодые годы я жила на проспекте Аль-Фараби и вечерами совершала пробежки от дома до реки Большой Алматинки. Лучшего места для этого занятия в городе тогда было не найти. Машин было немного, и водители в темноте подавали мне сигнал, когда я бежала вдоль дороги. Прихожу домой, пыхчу, рожа красная, и говорю дочери, что она считает меня старой кочергой, а мне, между прочим, машины с дороги сигналят.
- А пароходы с реки тебе не дудят? - спросило дитя и продолжило изучение картинок в книжке. В то время мы часто встречались с нашими приятелями-соседями. Это были мать и сын, и часто после экспедиции я приезжала с рюкзаком прямо к ним, потому что иногда оставляла с ними свою дочь. Однажды притащилась из экспедиции среди ночи, обалдевшая от дальней дороги, и задремала на диване, а они рядом за столиком пили чай и обсуждали растущие цены. Слышу сквозь сон фразу: «А цены там вертолетные», приоткрываю один глаз и говорю: « Шестьсот долларов в час». « Что шестьсот долларов?»
«Полетать часок на геликоптере!» - и снова засыпаю. Потом они обсуждали вкусовые качества какого-то сухого вина, а я в полудреме думала, до чего же дошла наука, что порошковое вино стали выпускать. Верно говорят - высота ума и сообразительности не добавляет.
ПОХОД НА ИССЫК-КУЛЬ
Давным-давно один мой знакомый, увлеченный бегом и скоростными переходами через горы на Иссык- Куль, предложил мне сходить с ним этот популярный маршрут. Мы собирались остановиться на берегу озера в лагере КазГУ, так как знакомый был научным сотрудником университета и занимался химией. Он попросил у меня напрокат огромный рюкзак с двумя отделениями и я недоумевала, что можно нести в таком бауле, если мы идем на каких-то пять-шесть дней. Когда мы встретились рано утром, чтобы на машине доехать до санатория Алмаарасан и начать путь к Иссык-Кулю, я обалдела - на спине моего знакомого был битком набитый рюкзак, из-под клапана торчала палатка, а на веревке болтался прокопченный чайник. Я подумала, что если кто-нибудь из знакомых встретит меня с таким чудаком в горах, он меня не поймет. С первых шагов знакомый начал набирать темп: то ли он выделывался передо мной, то ли не мог ходить размеренно, но одно в нем меня устраивало - он переносил меня на спине через речки. К вечеру мы подошли к реке Чон-Кемин, чтобы встать на ночевку, и тут появились на лошадях пастухи. Это было как раз то время, когда в горах грабили туристов. Киргизские ковбои потребовали водки, но мой знакомый сказал, что спиртного у него нет, а я спросила, нельзя ли нам встать недалеко от их юрты, где показались женщина и ребенок - при них нас не посмели бы обидеть. Наутро мы с моим спутником продолжили путь. Подошли под перевал, переползли на другую сторону, но товарищ мой что-то вдруг скуксился, теперь он шел понурившись и глядя себе под ноги. Похоже, от большого веса у него приключилась «геморроидальная астма» - грешно смеяться, но за понты приходится платить. Вижу, плохо человеку, предлагаю встать на ночевку, а он упирается и идет дальше. Вот уже мы спустились в ущелье, вот уже вышли из леса, прошли сквозь какую-то деревню и в полночь оказались в аккурат у здания исполкома киргизского поселка Чон -Сарыой. От усталости и жажды меня колбасило, я была готова добить бегуна, развернуться и пойти обратно, но ему удалось договориться со сторожем исполкома и нас пустили переночевать в дом. И снова за услуги попросили бутылку водки, и снова знакомый ответил, что спиртного у него нет.
Рано утром на видавшем виды «Москвиче» нас отвезли в лагерь КазГУ, дали нам ключ от домика, и тут мой знакомый отвязал чайник, вытащил палатку и открыл верхнее отделение рюкзака. Там стояло несколько полных пластиковых бутылей со спиртом – должен же быть хоть какой-то прок от науки химии! Он тащил этот спирт, чтобы рассчитаться за проживание на турбазе. Потом он открыл второе, нижнее отделение рюкзака, и вытащил оттуда еще несколько бутылок, переложенных плавками и майками, причем две бутыли были из тяжелого толстого стекла, какими пользуются химики. А когда на дне рюкзака я увидела маленькую стеклянную бутылочку пепси-колы, у меня чуть не случилась истерика. Не мудрено, что с такого перевеса парень надорвался, но пепси-кола-то зачем? - А это для тебя, - сказал он и развел мне содержимое одной стеклянной бутылки с колой. Потом я ходила по лагерю и всем предлагала выпить. Мне понравилось принимать по паре глотков, и на четвертый день я, орудуя в домике веником, хлебнула с утречка из железной кружки. И вдруг меня зашатало. Я подумала, надо же, только четвертый день, как пью, а уже так штормит. А люди на улице стали кричать: «Землетрясение, землетрясение!» «Слава Богу, - подумала я,- не были алкашами - незачем и начинать».
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ФАНСКИЕ ГОРЫ
В Фанские горы мы с дочкой поехали по приглашению американцев. В Ташкенте нас встретила подруга Эля и отвезла к своим родителям. Ее отец был летчиком и семья жила в Авиагородке, в старинном двухэтажном доме, где соседи по сто лет знали друг друга, а потому двери были открыты настежь для сквозняка. Вечером мы ждали в гости американских туристов и всем женским составом шустрили на кухне, потом обнаружили, что в квартире не работает телефон и моя подруга побежала к соседям звонить лидеру американской группы, ее мама с папой-летчиком вчистили в ближайший магазин, моя дочь Маня завалилась на диван под вентилятор, а я осталась у плиты и знала, что с минуты на минуту должен прийти муж Эли с героически-историческим именем Павлик Морозов. Он тихо вошел в распахнутые двери и с порога очень вежливо заговорил со мной по-английски, а я сидела на маленькой табуреточке и чистила картошку.
- Расслабься, - говорю, Павлик Морозов, - и садись пить чай.
- А, вы Галыся, - допер комсомолец, и расслабился.
Был щедрый ужин, на столе стояло блюдо с узбекским пловом, а на следующий день началось наше путешествие. Мы изнывали в сорокоградусной жаре Хивы и Самарканда, и гостиница казалась нам раем. В узбекском «Интуристе» жили, в основном, представители кавказских народов, торгующие на базаре. В номере мы поселились вчетвером - руководитель группы на роскошных американских ногах, Эля на хороших тренированных ногах, и мы с дочкой. Кондиционеров в гостинице не было, и девочки в шокирующих шортах настежь открыли дверь, а я заняла душ. Сквозь шум льющейся воды послышался мужской бубнеж и женский щебет. Лидер американской группы верещала, чтобы кто-то немедленно отвалил и не мешал ей работать. Потом послышался возмущенный голос Эли и мне пришлось высунуться из душа. Смахнув с лица мыльную пену, я разглядела мелкого шибздика, тело которого заметно перевешивал нос. Он, видно, шел по коридору, увидел ноги и решил, не сходя с места, наладить контакты с иностранными гостями. Я спросила, в связи с чем мужчина пристыл на пороге, и велела ему немедленно маршировать за мной в душ, тут парень с трудом переключил свое внимание с красивых ног на меня, взъерошенную и конкретную, в его глазах промелькнул отсвет разума и он дернул по коридору. Девочки, так и не поняв, чем я так легко остудила приставалу, продолжили свои бумажные разборки. А вечером, когда мы шли в ресторан ужинать, наш знакомый с кучкой носатых собратьев тащился по коридору с огромной сумкой не проданных за день фруктов, он шарахнулся от меня и сказал: «Вах, этот баба не подходи, он дурной!»
Наконец, мы приехали в Фанские горы. Группа вылезла из автобуса и начала подъем к Куликалонским озерам. Обычно альпинисты нанимают здесь ослов с погонщиками для переноски грузов и подгоняют тех и других ледорубами, но в этот раз мы все тащили на себе, точнее, на нескольких советских тренерах. Моей дочке Мане тоже достался рюкзак и она его молча тащила. В какой-то момент я отстала и потеряла ее из виду, но это меня не взволновало, так как даже в самые юные годы она бегала с Чимбулака на Туюксу попить чайку со спасателями, а по пятницам, когда мне после тренировки надо было остаться в горах на выходные, садилась на «шестерку», доезжала до Медео, цепляла какого-нибудь альпиниста помоложе и на его шее поднималась на плотину, где я обычно ее поджидала. Я ползла по крутой тропе, не поднимая глаз, и из прелестей Фанских гор наблюдала только камни под ногами. Вдруг из кустов послышался детский голос. Лежа на рюкзаке и глядя в голубое небо, Маня заявила, что ни один советский пионер не выдержал бы жизни с такой матерью.
Компания растянулась по ущелью, за нами шла пожилая семейная пара из Америки. Едва мы выгребли на перевальчик, как на его противоположном склоне появились мальчишки-таджики и нахально стали приставать к иностранцам, хватая их за что попало и требуя «жувачку». Я остановилась в сторонке, достала из рюкзака маленький термос, и пацаны сразу перекинулись на нас - тыча пальцами в пластиковый стакан с горячим чаем, они орали: «Дай!». Потом один посмотрел на наши синие «адидаски» за 28 рублей и нехорошо захихикал: «Ха, красавки-та савецкие!», и они сразу потеряли к нам интерес.
Наши палатки стояли среди зарослей древовидной арчи. По утрам мы уводили клиентов в горы, а с наступлением вечера в нашей палатке начинался разбор полетов. Здесь обсуждались разного рода проблемы, например, девушка Эля на тренированных ногах работала в экспедиции и поваром, и переводчицей, и ей круто доставалось. Когда она зашивалась на кухне, то начинала кричать, что человек, который мог бы ей помочь, ни хрена не делает. Человек был массажистом высокого класса и работал с какой-то сборной, а в Фаны приехал по приглашению лидера американской группы, а потому неизменно посылал повариху подальше. Завязывалась перебранка, а если учесть, что на расстоянии от кухни до палатки массажиста стояли практически все палатки нашего лагеря, то было ясно, что через несколько дней американцы выучат наизусть наиболее часто употребляемые слова и выражения, летящие через их головы. Девушка на американских ногах, владеющая русским языком, неизменно встревала в перепалку, умоляя обе стороны склониться к перемирию, но однажды в запарке послали и ее. Чтобы загладить вину с нашей стороны, я уговорила американку принять профессиональный массаж - так завязался очередной международный роман. Еще в экспедиции была докторша из Ташкента - мать троих детей и жена туриста, она изучала английский язык и ей нетерпелось кинуться со своими познаниями в настоящий бой. Она выбрала долговязого американца и под предлогом отточки языка перетащила свои баулы в его палатку. Через неделю наша Рая надоела не только долговязому, который был шефом туристской фирмы и один раз решил увидеть, куда он отправляет своих клиентов, но и нам. Американец не заключал больше контрактов с этой узбекской фирмой - возможно, стал бояться советских женщин. Между собой мы звали ее «Раей из-под сарая», так как она всякий раз возникала там, где не надо, и всегда не вовремя.
Куликалонские озера - красивейшее место на Земле. Они окружены горными пиками и связаны друг с другом небольшими речушками. В этих местах работали два альпинистских лагеря, поэтому в летний сезон в Фанах всегда была куча народу, а поскольку наш мир дуален, в этом были свои плюсы и свои минусы. Плюс - в общении, а минус - в невозможности уединиться. Можно было долго искать укромное местечко, чтобы справить нужду, забраться на какой-нибудь полуостровок, но едва вы приступаете к делу, как мимо проплывает резиновая лодка и вас громко приветствуют бодрые альпинисты, решившие размяться на веслах. Эта бесшабашная публика шастала повсюду. Стоило присесть под кустом, как с тропы безусый юноша желал вам облегчения ваших страданий. Под занавес экспедиции мы повели группу через перевал на Аламединское озеро, а в лагере, под присмотром моей маленькой дочери, остался семидесятилетний американский дедушка. Как-то получилось, что никто не подумал о еде для клиента, видно, Эля была загружена идеей кормления группы в пути. Мы долго поднимались вверх, потом спускались по крутой сыпушке, несколько часов брели по ущелью, пока не оказались на берегу потрясающего прозрачного Аламединского озера. На его дне лежат огромные белые камни, поросшие мхами и длиннющими водорослями. На дне озера бьют источники и все это шевелится, двигается, извивается, словно древний ящур отложил в воду свои доисторические яйца, которые от времени поросли бородами. Мы ходили по девственному лесу в окружении скальных пиков и в свой лагерь вернулись уже затемно. Остававшийся на попечение Мани дедок выглядел неважно и она прошипела мне на ухо: «Накормите дедушку. Вы со своим походом на это «Аламудинское» озеро оставили на кухне только огурцы, он ест их с самого утра и часто отлучается. Я рисовала ему картинки, заговаривала зубы, теперь - твоя очередь. И вообще завтра уже первое сентября».
Целый день Эля с продуктами и доктор Рая с плохим английским и своими таблетками были далеко за перевалом. Дедушка запарился бегать в кусты, так как в светлое время суток делать это незаметно по причине выскочившей из хвостовой части организма пробки просто невозможно из-за большого количества народу на Куликалонах. Прости, старик, я спою тебе колыбельную, а завра все мы отправимся вниз. Ты полетишь отъедаться домой, в Америку, наши узбеки останутся в Ташкенте, где живет парень с историческим именем Павлик Морозов, а мы с Маней поедем в Алма-Ату. У нас тоже очень красивые горы.
СНЕЖНЫЙ БАРС
Когда международный лагерь «Хан-Тенгри» только начал свое существование, на ледник Северный Иныльчек под одноименную вершину залетели большие группы японцев и американцев. Поваром тогда был бывший вертолетчик Саша Гусев, а начальником лагеря на леднике – Виктор Байбара из Питера. Стояла хорошая погода, мы водили маленьких японских женщин по леднику, а ножки у них такие короткие, что было страшно смотреть, как они перепрыгивали через трещины и бурные ручьи на леднике. Немногочисленные японские мужчины в этой компании претендовали на Хан-Тенгри.
После тяжелого дня на горе ребята, вернувшись в лагерь, сели в нашем кемпинге и приняли по 50 граммов спирта, а потом закурили. Я в этот день только залетела наверх, а это значит, что у меня не было акклиматизации и болела голова. Я понимала состояние ребят, но не выношу табачного дыма, поэтому вылезла из палатки и пошла со своим спальным мешком на кухню. Этот кемпинг был растянут настолько, что не закрывался, да и что там ночью прятать. Рядом на улице одна в другой стопкой стояли огромные кастрюли, какими пользуются в заводских столовых. Я кое-как устроилась на ночлег и вдруг услышала металлический звон кастрюль, но никакой ветер не мог пошевелить такую массу алюминия. Тогда я решила перебраться на склад – в небольшую палатку, которая застегивалась наверняка, потому что в ней хранились копченая колбаса, изюм, курага, орехи и шоколад. Пришлось кантоваться на каких-то ящиках с продуктами, а когда на рассвете за сухим пайком притащились альпинисты, собирающиеся на выход, я вышла на улицу и увидела на свежевыпавшем снегу крупные кошачьи следы.
Поначалу мне мало кто поверил, но всех женщин в лагере я предупредила, чтобы ночью из палаток не выходили, а как только выпал очередной снежок и припорошил камни морены, следы увидели все. Недалеко от лагеря в трещине лежала туша барана, она вмерзла в лед и днем над этим местом кружили вороны. Видимо, снежный барс тоже охотился за этой добычей, так что ни одна женщина далеко от лагеря одна не отходила, а мужики смастерили капкан, но зверь оказался умнее.
Метрах в трехстах от лагеря, в низине на морене стояла маленькая баня, и когда мы отправлялись мыться, кто-нибудь из мужиков обязательно дежурил на тропе, которая находилась выше бани – вдруг какой барс забредет из соседнего лагеря. Один из банных дней подходил к концу. Обитатели лагеря собрались в столовой на ужин и я услышала за своей спиной голос Байбары, который, не видя меня, спрашивал у мужиков, почему женщина считает себя одетой, если у нее только полотенце на голове. Действительно, мне приходилось выходить из бани за водой - лужа находилась неподалеку, а начальник лагеря был в тот день дежурным и остался на тропе охранять нас.
Настал день, когда японцы улетели вниз, в Каркару, а американцы ушли на гору. В лагере осталось четыре человека, мы поджарили картошку и пили шампанское, и вдруг я вспомнила про барса.
– Не придуривайся, - сказал Олег Маликов, - чего ты когда боялась?
И вдруг откуда-то сверху покатились камешки, словно кто-то спускался по морене, но сезон подходил к концу и кроме нас на леднике уже никого не было. Тогда я уговорила мужиков хором переночевать в одной палатке. Мы перебрались из столовой в кемпинг, продолжали пить шампанское и петь песни, потом Байбара ушел к себе – все-таки начальник, а мы остались втроем. Олег Маликов включил на всю катушку приемник «Альпинист 412» и заснул, а мы с поваром Сашей Гусевым переглянулись и признались друг другу, что выпили слишком много благородного напитка. Со страху не спалось, казалось, вокруг палатки кто-то бродит, настораживал любой шорох, к тому же шампанское остервенело просилось наружу. – Саня, ты созрел? - спрашивала я повара, и мы выбегали на улицу. Когда менялся ветер и дуло в мою сторону, я просила Саню быстренько поменяться местами, чтобы в мою сторону не летели брызги. Так мы и писали на брудершафт всю ночь, а наутро объявили по связи американцам, что вертолет прилетит завтра. Мы наврали – вертолет прилетел через день и американцы сердились, что мы не дали им взойти на Хан-Тенгри, но это была откорячка, потому что они все равно сдулись бы по дороге. Зато в большой компании хорошо спалось.
КРАСНАЯ СТРЕЛА
Два брата, хорошо известные в альпинистском мире и открывшие на заре рыночных отношений турфирму, купили новый «Жигуль» очень крутой по тем временам модели. Они рассекали на нем по дорогам и посягали на бездорожье, а летом примчались на красном коне в Каркару и установили маленький лагерь на нижнем берегу одноименной реки на расстоянии километра от базы международного альпинистского лагеря «Хан-Тенгри». Красная стрела периодически пронзала пространство, перемещаясь с одного берега реки на другой, и как-то вечером один из братьев отправился в баню международного лагеря вместе с вертолетчиками, где отчаянно перебрал. Летуны погрузили владельца автомашины на заднее сиденье, отвезли в его палатку, а сами на колесах вернулись на базу, где, проснувшись рано утром, я увидела знакомые «Жигули» и представила, какой начнется переполох в нижнем лагере, когда его обитатели придут в себя и не досчитаются автомобиля.
Обычно вертолетчики встают раньше всех, чтобы запросить прогноз погоды и подготовиться к полету на ледник. Я взяла у них ключ и поехала по пыльной дороге в сторону моста через Каркару, потом медленно подкатилась по траве к лагерю и увидела такую картину: рядом с палаткой шефа нетвердо стоял на ногах завхоз, а в палатке в это время наблюдалось хаотичное движение – я поняла, что человек внутри судорожно ищет очки и кроссовки. Завхоз, широко размахивая руками, вещал в пустоту о том, что все плохо, что вчера в лагере прямо с веревки пропало какое-то барахло, а сегодня дело дошло до машины. Я слушала все это, высунувшись в окно жигуленка, стоявшего в трех метрах от него.
- Вот еще и Галыся прикатила с утра пораньше! На красной машине…
И я в сотый раз убедилась в том, что алкоголь – это яд.
РАДИО БЕЗ БАТАРЕЕК
Хан - это как с кухни выйдешь – налево – говаривал поваренок Кайра, сидя на камне возле большой полосатой палатки и покуривая папиросу. Наш лагерь расположился между двумя семитысячниками - Хан-Тенгри и пиком Победы. В хорошую погоду не было на Земле места прекраснее, чем ледник Южный Иныльчек в сочетании с белоснежными вершинами и синим небом. Наш лагерь был островком жизни посреди Вечности. Спешить было некуда и можно было потрепаться о том, о сем…
Половина жизни прошла в горах. Альпинисты совершали восхождения, я готовила им еду, писала об их подвигах статьи, но по сути меня держали, как бесплатное радио без батареек, которое вещает в любое время суток. Помню, как первый раз я ехала на Памир на доисторическом ГАЗике, у которого рядом с ручкой переключения скоростей в полу была дырка, и сквозь нее просвечивала дорога. За рулем сидел тренер и постоянно просил развлекать его разговорами, чтобы он не заснул.
Машина грохотала, сквозь дырку в полу просачивались все мыслимые звуки, а я пыталась вести светскую беседу. Приходилось надрываться, орать, и в конце концов силы мои иссякли. Тогда я спросила тренера – геолога по образованию, а может ли случиться так, что еще в нашу бытность пик Коммунизма опустится ниже Мариинской впадины? Тренер резко затормозил и посмотрел на меня, как на дуру. После этого он долго не спал за рулем, а я получила возможность пару часов помолчать.
Я была молода, но далеко не наивна. Мы приехали в Ачикташ, в Международ¬ный альпинистский лагерь "Памир". Вечерами я пела под гитару песни в клубе спасателей, суровые альпинисты аплодировали мне и постепенно придвигали поближе свои табуретки. Наш тренер этого не любил, он предупреждал, что я – валюта, спартаковская девушка и вообще руки прочь от нашего радио.
Тренер периодически использовал во благо команды мои коммуникативные способности. Однажды он отправил меня в соседний лагерь к вертолетчикам, чтобы я уговорила их забросить на ледник пару человек. Я долго пела летунам, улыбалась во всю мощь и между делом высказала просьбу тренера. Размягченные добрыми воспоминаниями, навеянными бардовскими песнями, вертолетчики согласились взять двоих на борт, а утром на вертолетной площадке стояла вся спартаковская команда с рюкзаками.
Потом вертолет забросил спартаковскую команду на поляну Москвина под пик Коммунизма, следом прилетели наши армейцы и встали рядом с нами, так что жизнь у нас была веселая. Но за десять дней до конца экспедиции закончились продукты. На кухне стопкой возлежали пустые мешки из-под круп, овощей и муки, а вертикально торчали только мешки с гречкой и капустой. Тренер сел в вертолет и полетел в лагерь «Памир» в Ачикташе в надежде раздобыть продуктов, но на поляне Москвина оставалось больше сорока человек и вряд ли кто-то решился бы попытаться прокормить такую ораву. Я дождалась вечера, обняла свою гитару и побрела к хохлам, которые стояли за ручьем. Меня угощали салом и сухарями, подпевали, а когда стемнело, осторожно поинтересовались, зачем приходила-то? Я честно ответила, что у нас кончилась еда, и хохлы дали кое-что из продуктов, да еще помогли донести добычу до наших палаток. Следующий вечер я провела в филиале международного лагеря «Памир» на той же поляне Москвина, а когда с пустыми руками вернулся из Ачикташа тренер, он был очень удивлен: к нам в столовую никто не заходил просто так – альпинисты из соседних лагерей заглядывали на огонек и извлекали из карманов пуховок банки с тушенкой, женщины, которые работали на кухне в международном лагере, тащили банки со сгущенным молоком, с какао и мы делали торты из печенья. Во всем виновата волшебная сила искусства!
БАНЯ ПО-АЧИКТАШСКИ
На Памире в районе пика Ленина казахи всегда ставили лагерь на берегу бурной речки, напротив Международного лагеря «Памир». И если рано утром через водный поток можно было переправиться вброд, то к обеду, когда таяние ледников усиливается, воды в реке становится столько, что перебраться на другой берег можно только на машинах. Вертолет перебросил «Спартак» из-под пика Коммунизма в урочище Ачикташ и я услышала, как с другого берега реки команда армейцев передала по связи, что через час они выходят на пик Ленина. Мне очень хотелось повидаться с приятелями, тем более армейцы всегда были самыми сильными альпинистами и самыми классными парнями. Я спросила тренера, не могли бы мы съездить на полчасика на другой берег, а он, в свою очередь, спросил, кто лично меня там интересует. Кое-как уговорила! ГАЗон переправился через речку, выехал на поляну и медленно подкатился к палаткам, возле которых сидели армейцы. Кто-то зашнуровывал ботинки, кто-то проверял снаряжение в рюкзаке, а когда мы остановились, тренер вышел из машины и пошел к ребятам, а я шла следом за ним. Несколько человек встали и со словами: «Кто к нам приехал», пошли нам навстречу. Тренер-то думал, что сейчас они будут обниматься с ним, но парни жали ему руку, а обнимались со мной. Армейцы попросили меня доехать с ними на грузовике до Луковой поляны, откуда начинается тропинка к леднику, и попеть им песни. На дорожку.
Однажды я приехала в экспедицию вместе с армейцами. Обычно солдаты ведут в горы машины с альпинистами и трудятся на кухне. У меня в подчинении было два юных балбеса с Украины. Они таскали из речки воду, чистили картошку и все время спорили. Когда альпинисты ушли наверх и в лагере осталось несколько человек, я попросила пацанов подогнать к моей палатке ГАЗ-66, в котором они обычно спали, и пока светили фары, а мальчишки раскладывали в кузове спальные мешки, я успела почитать, но их вечный спор не давал сосредоточиться на сюжете. Один доказывал, что он лунатик, «шо мамка его два раза на балконе словила», второй говорил, что настоящий лунатик он, и что среди ночи может ходить по комнате с открытыми глазами. Истории обрастали подробностями, и я вдруг спросила из своей палатки, а могут ли они в таком состоянии завести машину.
- Запросто! – ответили солдаты хором.
Тогда я потребовала, чтобы свой ГАЗ-66 они отогнали на край лагеря, где нет палаток, а я буду спать в одиночестве, зато в безопасности. Потом, когда спортсмены были на горе, я попросила парней научить меня водить большую военную машину. У самого лагеря была ровная полянка и я практиковалась на ней, нарезая круги по каменисто-травяной поверхности, но в таком громоздком автомобиле я не могла сама переключать скорости и только выжимала сцепление, а солдатик по команде переключался. Эти упражнения мы держали в глубокой тайне, чтобы не попало ни от тренера, ни от Владимира Сувиги, который командовал автомобильной частью всех экспедиций и проверял наличие бензина в баке, засучив выше локтя рукав и засовывая руку в жерло бензобака.
Однажды вечером с другого берега послышались крики - к нам с гитарой и со стайкой девушек шел инструктор международного лагеря «Памир», альпинист и бард из Кишинева Шура Соломонов. Наши крепкие мужики помогли компании перебраться вброд через бурную речку, усадили всех в нашей столовой и весь вечер мы подпевали Шуре. И вдруг он спросил: «Слушайте, казахи, куда вы все время ездите на вашем самосвале? С вашего берега только и слышен рев мотора!» Хоть он нас и сдал, но пел хорошо, а чтобы ребята из международного лагеря не подумали, что они круче нас, кто-то из наших попросил у Шуры гитару. Инструмент передали мне, а я за своих глотку порву. Ближе к ночи Шура Соломонов встал передо мной на одно колено и поцеловал руку, а когда улетал работать в филиал «МАЛ-Памир» под пик Коммунизма, выбросил исписанные стихами листы из вертолета: «Все это так и не иначе, твержу я, душу теребя, что мир мой сделался богаче, когда увидел я тебя». И не лень же было царапать эти строчки на нескольких листах?
В международном лагере «Памир» давным-давно построили финскую баню. Однажды тренер велел мне взять купальник и следовать за ним. В бане было много мужчин и много помещений. В прихожей полагалось оставить ботинки и пуховку, в следующей комнате можно было раздеваться дальше и пить чай из самовара, потом следовала маленькая комнатка, где лежали мочалки. Отсюда одна дверь вела в парилку, вторая – на улицу, то есть через баню можно было пройти насквозь. За этой задней дверью только что соорудили бассейн с ледяной горной водой, а рядом валялись доски от опалубки.
Когда я вошла во вторую комнату, мужики оживились, а я скромно присела на скамеечку и увидела за окном парня, который мне нравился. Он бродил в одних шортах по зеленому альпийском лугу и собирал какие-то травки, видимо, для чая. Закипал самовар, мы о чем-то говорили, а тренер мой возлежал на лавке и всем своим видом оберегал подступы к единственной девушке. Вдруг открылась дверь и в проеме нарисовалась маленькая московская переводчица. У нее была низкая попка и короткие ноги, зато на голове курчавились золотые кудряшки. Чуть зацепившись задом за порог, она сквозанула прямо в сторону парилки, а тренер, забыв о том, что надо охранять спартаковскую валюту, поплыл следом за ней.
Вообще с переводчицами в таких лагерях были сплошные приколы. Девушки, владеющие иностранными языками, ехали на работу в международный лагерь, но вряд ли они понимали, что этот самый лагерь находится на большой высоте вдали от городов и даже больших дорог. Днем они еще как-то харахорились, красили губки и широко улыбались клиентам, а к вечеру, когда садилось солнце, ходили синие, как цыплята по рубль шестьдесят, потому что брали с собой купальники, шорты и майки-декольте, но не знали, что такое пуховка. Одна такая девушка нравилась тренеру, однако, когда они дошли до парной, его торкнуло. Он вернулся в большую комнату, подхватил с газовой плиты ведро с теплой водой и велел мне идти за ним. Я стояла в комнате с мочалками и примеривалась к крохотной кабинке, где, похоже, предполагалось построить душ. Стены ее были не оштукатурены, а на входе полувисела - полустояла заиндевевшая от старости клеенка. В одной руке у меня был ковшик, в другой - мочалка, а ведро в кабинку не помещалось и осталось стоять за клеенкой. Я услышала, как открылась задняя дверь бани, кто-то вошел и со словами: «Кто здесь?», отдернул клеенку. Передо мной возник парень, который мне нравился, он сжимал в кулаке пучок трав. Я прижала палец к губам: в это время из парной доносились воркующие звуки. Мужской голос бубнил: «Да, да, да…», женский оттопыривался: «Нет, нет, нет». В горах мужики дичают и парень жестом предложил подпереть дверь парилки. Мы вели диалог шепотом – я сопротивлялась, мол, задохнутся, а он напомнил, что внутри есть форточка. Он тихонько вышел на улицу и просочился обратно с доской от опалубки. Но как только он собрался приставить ее к двери парилки, чтобы та не открылась, как в предбанник выкатился вспотевший тренер и парню пришлось принять стойку солдата, да еще в доской в руках. Вот и вся любовь, и никакой личной жизни.
А еще с баней был прикол на леднике Москвина под пиком Коммунизма. Тренер играл в шахматы и велел двоим парням пойти на край поляны, где из озерка вытекал ручей. Они поставили на ручье маленькую палатку, сверху установили большую брезентовую палатку, натаскали внутрь камней, нашли лист железа и соорудили каменку, а потом зажгли паяльную лампу, чтобы проверить, как будут нагреваться камни. В этот момент над поляной появился вертолет. Он пошел на посадку, винт поднял ветер, палатка затрепыхалась, а внутри кочегарила лампа. Все хозяйство сгорело дотла за пару минут. А тренер, тем временем, сидел в столовой с полотенцем на плече и вопрошал, когда он, наконец, пойдет в баню?
Банщики ховались до темноты, потом пришли в лагерь и шепотом поведали о случившемся. Пришлось сыграть роль буфера между ними и тренером, мечты которого в тот день разбились о рифы суровой реальности.
КАЙФОГЛЫБА
На леднике Северный Иныльчек с нами работал альпинист из Экибастуза, но по жизни он был шахтером, а в международном альпинистском лагере исполнял роль гида бодрого 70-летнего дедушки из Кореи, который решил сползать на Хан-Тенгри. Шахтер повел его в сторону первого лагеря на высоте 4200. К полудню солнце в горах светит настолько интенсивно, что начинают оттаивать замерзшие речки, рассекающие ледники. По ледовым желобам с огромной скоростью бежит талая вода и если не смог перепрыгнуть такой желоб, если откололся снежно-ледовый край, на который ты наступил, берегись. Мы находили на ледниках овальные камни, над которыми поработало стремительное течение, так что было очевидно, что шансов выбраться целым из такой речки мало. И вот корейский дедушка умудрился со всей дури угодить в ледовый желоб. Не медля ни секунды, гид бросился следом, сумел догнать летящего, как на трассе бобслея, корейца и подползти под него. В руках у альпиниста были телескопические лыжные палки и он смог остановить движение, расперев их в узком желобе.
Непонятно как удерживаясь на месте, гид умудрился снять с деда рюкзак и выкинуть его на ледник, а кореец, вместо того, чтобы выбираться из западни, как-то сразу обмяк и развалился на коленях своего спасителя. Но наши ребята не сдаются: с помощью лыжной палки и какой-то матери гиду удалось вытолкать деда из желоба и вскоре они, насквозь мокрые и обалдевшие, вернулись в базовый лагерь. Похоже, шахтеру повезло, что незадача с дедом приключилась не на высоте, а на леднике у подножия горы. И всему свое время, а в 70 лет уже можно лежать на печи и с высоты своего положения воспитывать неблагодарных потомков.
Потом он был гидом у японца средних лет. Альпинисты из страны восходящего солнца особые, у них свои фишки и, достигая определенных высот, они надевают на голову повязки разного цвета, что для них определенно является каким-то символом. Самураи, блин. Наши мужики неделями не снимают с башки пропитанные потом шапки, зато прут, как ломовые лошади и никаким харакири их не остановишь. Гид тормознулся в снежной пещере, когда начался снежный шторм. Четверо суток они с японцем провели в снежном плену, а когда спустились, миновав встречи с лавинами, японец в полном изнеможении объявил: «Геликоптер. Каркара», - что означало отказ от дальнейших попыток восхождения. В этом случае гид оставался без работы и терял большую по тем временам сумму. Он попросил меня уговорить японца остаться, но поскольку желание клиента – закон, надо было изменить это желание.
В базовом лагере на бугре лежал огромный камень, вокруг которого, как вокруг стола, легко можно было устроить пикник для небольшой компании. Мы назвали его кайфоглыбой и многие стратегические вопросы решали здесь. И вот мы пригласили к нашему столу японца, чтобы отметить счастливое возвращение после урагана. Он продолжал намекать на вертолет и вежливо проситься в Каркару, в зеленый лагерь, чтобы оттуда отправиться на свою благополучную родину, где грохочут не лавины, а высокоскоростные поезда. Но мы налили ему стаканчик, потом второй, потом я пела под гитару, а он пытался читать танки на японском языке и каждый раз вставал на ноги, но тут же падал, мы поднимали его и усаживали за кайфоглыбу, а когда парень уже не мычал даже по-японски, мы отнесли его в палатку и засунули в спальный мешок. Спи, философ, а утром я скажу тебе, что такая пьянка на высоте 4000 метров для организма равносильна подъему на перемычку высотой 6400! А гид рассказал, как четверо суток в снежной пещере, когда над районом Хан-Тенгри бушевала стихия, он зачесывал японцу про свою гребаную шахту, а тот читал стихи по-японски. Так, общими усилиями, и загнали мы беднягу на вершину. Уезжая после окончания сезона, благодарный шахтер попросил подписать ему мою книгу. Я поинтересовалась, на фига ему эти автографы, а он сказал, что вылезет зимой из шахты, купит много пива, пригласит мужиков, поставит кассету про горы и покажет мою книжку. Ребята позавидуют, с какими людьми он общается, в каких местах бывает и как интересно проживает лето.
– А жена-то не ревнует? – спросила я.
– Нет. Она уверена, что в условиях высокогорья ЭТО невозможно.
Наивная женщина. А на следующий год в лагерь под Хан-Тенгри прилетел молодой американец по имени Элиот и сообщил, что интересуется русским матом.
- Сынок, ты попал как раз туда, куда надо. Тут мы тебя и обучим, - обрадовались мы с поваром Леней и стали давать парню уроки. Его мы немедленно окрестили Хулиотом и был он ни рыба - ни мясо, но нужные слова записывал в блокнот исправно. И вот он пошел со своим гидом на гору, а спустя три дня я увидела, как они плетутся по морене обратно. Я ждала их приближения, крикнув Лене, чтобы ставил на плиту чайник. Американец развел руки и по – русски (у него были хорошие учителя!) сказал: « Кажется, я обос….ся». В такое трудно поверить, но это быль. Гид с клиентом поднялись до перемычки, а на такой высоте у многих сносит крышу. Утром перед выходом Элиот решил оправиться по-взрослому, снял комбинезон на лямках, верхняя часть которого, видимо, оказалась лежащей на снегу. Сделав дело, он встал, надел штаны, накинул на плечи лямки и вдруг увидел, что позади него – чистейший девственный снег, а спине стало подозрительно тепло. Пришлось оттирать парня снегом и возвращаться в базовый лагерь. И даже если человек не самый большой чудак в жизни, он легко может круто зачудить на высоте.
МИШЕЛЬ ЗАИЛИЙСКИЙ
В молодые годы мы с друзьями тусовались в квартире одного нашего приятеля, который жил один. Мы садились в кухне, где никогда не было еды, зато всегда было шумно и весело, и делились новостями. Хозяин квартиры был туристом, работал на Чимбулаке и в его дом приходили те, кто так или иначе был связан с горами. Все мы бренчали на гитарах и пели песни, и был среди нас некий Мишель, который трудился то-ли в селезащите, то-ли в метеослужбе. И в горах, и в городе он носил шляпу и в душе был поэтом. Мы с ним часто обсуждали, у кого где случился роман, и когда я рвалась в Москву, а денег не было даже на лепешку, он хихикал и говорил, что у него роман в Бишкеке и что билет на автобус стоит гроши. Потом Мишель влюбился в питерскую девушку и пришла моя очередь смеяться над ним.
Однажды вечером мы с ребятами сидели в той самой кухне. В дверь постучали, я открыла ее и увидела Мишеля, который держал одну руку наотмашь и что-то или кого-то прятал за полуоткрытой дверью. Я была уверена, что Мишка привел девушку, вернулась в кухню и представила – Михуил недоносец с бабьем-с! Следом за мной вошел Мишель, но не с новой девушкой, а с новой гитарой.
Потом он поехал в Питер и оставил мне адрес. Спустя какое-то время я полетела в Ленинград по делам и решила повидать своего приятеля. Я вышла из метро в центре города и нашла дом, из которого выносили мебель. Дом казался пустым и явно подлежал сносу, но я все же решила позвонить в квартиру. Удивительно, что дверь мне открыл молодой интеллигентный человек. Я спросила Мишу из Алма-Аты, а парень ответил, что здесь обитает только Мишель. –Ага, Заилийский, - подумала я, а парень прищурился, посмотрел на меня внимательно и поинтересовался, а не Галыся ли к ним притащилась. Я немного удивилась и вошла за ним в квартиру. В бывшей коммуналке было несколько пустых комнат, в кухне стоял какой-то керогаз и мне предложили сесть на ящик.
- Сегодня подруга Мишеля выходит замуж и он с горя уехал в Карелию на скалы, - сказал парень, - но к вечеру вернется.
В этот момент в дверь позвонили, парень пошел открывать и громко сказал кому-то: « А у нас в гостях Галыся». Все это становилось интересным и я решила ждать Мишку. В кухню вошли две девицы, на одной было наверчено нечто, напоминающее свадебное платье чуть ли не из занавески. Девушки вежливо поздоровались и защебетали о своем, а парень, оказавшийся студентом, рассказал, что невеста, то бишь Мишкина подруга, работает дворником и имеет комнатку, а замуж выходит за панка, которому надо как-то зацепиться в Питере, чтобы получить прописку.
Чуть позже выяснилось, что дом населен лимитчиками – хиппи, рокерами и рэпперами, студентами и кандидатами наук, которые живут в этих трущобах в одиночку и семьями. А потом в квартиру прибыла свадьба – девушка в платье из занавески и обритый панк с коком поперек репы, и было ощущение, что я нахожусь в музыкальном отделении дурдома. Ближе к вечеру в комнату, наполненную сизым дымом, вошел униженный и оскорбленный в лучших чувствах Мишель с рюкзаком за плечами. Я отделилась от матраца, на котором сидела, и обняла Мишку. Он ошалел, ненадолго забыл о своей растерзанной любви и стал меня кружить, а я спросила, откуда эти ребята обо мне знают. И тут Мишка рассказал, что когда обитателям дома нечего есть, они курят, когда нечего курить, они пьют, а когда нет ни того, ни другого, ни третьего, Мишка рассказывает обитателям дома мои истории. Вместо первого, второго и третьего.
НАД КАНАДОЙ НЕБО СИНЕЕ
- Дорогой, ты можешь сделать мне подарок на 8 марта?
- Проси все, что хочешь, любимая.
- Будь другом, свали куда-нибудь дня на три!
В начале 90-х мне выдался шанс уехать в Канаду и я им воспользовалась. Когда мы рано утром садились в автобус на Алматинском аэровокзале, дочь выглянула из окна и спросила: «Куда мы едем? Посмотри, сколько у нас друзей. » Действительно, было ранее утро, а нас пришла провожать целая толпа. Было грустно расставаться, но новая жизнь манила, а от иллюзий лечит только собственный опыт. Канада меня никак не впечатлила, но обо всем по порядку.
С канадским Юриком мы познакомились на Чимбулаке во время зимних каникул. Тогда сто долларов были большими деньгами и с небольшой, по нынешним временам, суммой он чувствовал себя королем. Русский мужик, родившийся в Китае, долго жил в Канаде, куда еще на заре социализма свалили его родители. Помню, перед Новым годом, который мы после нашего знакомства собирались встречать на Чимбулаке, он вдруг запричитал, что привез белые джинсы, красную куртку, а белую шляпу не захватил. Трагедь! Это было в начале 90-х, когда молодоженам выдавали талоны на спиртное, а за колбасой стояли в длиннющих очередях, поэтому белая шляпа была мне до фени - я думала, как мне сбегать в город, купить на базаре какой-нибудь еды и на себе затащить все это наверх. Рюкзак был нелегким. Я бережно вытащила еду и янтарные кисти дорогущего винограда, но в тепле он разморозился, обвис, подвял и моя дочка заявила: «Все лучшее – детям!»
Потом Юрик улетел, а я два года оформляла документы. В самолете, который отправлялся в рейс Вильнюс-Копенгаген, русскоязычных легко было пересчитать по пальцам. Впереди сидела бабушка Сысоева, она поворачивалась ко мне и в щель между креслами рассказывала, как ее сестра пела в церковном хоре да и вышла замуж за канадца, а он такой жадный, такой жлоб, что она летит к ним в гости за его счет уже в третий раз. Ее сестренке стукануло 70, а ее канадскому мужу - 80. Тоже прикол…
В Калгари на соревнования летели две тетки из Вильнюса – спортсменка и ее тренер, и несколько часов мы провели вместе в аэропорту Копенгагена во время пересадки на самолет, летящий в Торонто. Они присели рядом с нами и так смеялись над моими историями, что вокруг собралась кучка зевак. Больше всего девчонок развеселил рассказ о том, как однажды по дороге на Памир я уговорила водителя автобуса заехать в сельмаг, где купила шампунь. Добравшись до лагеря армейцев под пиком Ленина, я попросила их поставить самую старую палатку, чтобы в ней можно было помыться. Ребята нагрели мне воды, я ножом сделала дырку в полу и намылила шампунем длинные волосы, но отмыть то, что попало на голову, мне не удалось. Выбравшись из импровизированной бани, я прочитала надпись на бутылке: «Шампунь с хной из отходов рыбного производства. Грузия». Пришлось надеть спортивную шапочку, и даже засыпая в палатке, я проверяла ее наличие на голове, чтобы никого не напугать.
Восхождение на пик Ленина не состоялось. Когда мы достигли высоты 5300, или «сковороды», началась непогода. Мы откопали нашу палатку из-под выпавшего за ночь снега и двинулись вниз. В базовом лагере у наших армейцев, рядом с которым расположились спартаковские палатки, стояла красная «Нива». Мне было нечего больше делать в этой экспедиции и я решила во что бы то ни стало уехать домой, к тому же все время приходилось почесывать репу под шапкой.
– Чья машина, - громко спросила я и из-за палаток появился красавец-капитан из спортивного клуба армии.
- Поехали в Алма-Ату.
- Но я не могу. Я начальник автоколонны и только вчера приехал в Ачик-Таш.
А в руке у него была канистра с самогоном и я поспорила с альпинистами, что если до утра не уговорю его отвезти меня домой за две тысячи километров, грош мне цена. Мы сидели в палатке, капитан разливал самогон по кружкам, ребята резали на кружочки колбасу, а я пела до тех пор, пока начальник автоколонны не сдался. Рано утром армейский ГАЗ-66 с молодыми альпинистами в кузове отправился в путь в альплагерь Ала-Арчу, а мы с капитаном на его «Ниве» попылили следом. Машина была старенькая, периодически капитан останавливался и поднимал капот, а я боялась, что он одумается, пошлет меня далеко и надолго и вернется в лагерь. Как нарочно, братья-киргизы гнали в это время в горы свои отары. Бараны тучами текли по единственной дороге практически в лобовую, и мы тормозили еще из-за этого. Во время очередной остановки капитан уронил головушку на руль и задумался. Животные обтекали машину, а капитан вдруг открыл дверцу и дал барану в лоб, а потом задумчиво произнес: «Хорошо, что бараны такие тупые, иначе киргизы не могли бы ими управлять». И глянул на мою спортивную шапочку, которую я, кстати, не снимала уже больше недели.
Мы спускались из Алайской долины, становилось все теплее и пора было снять головной убор. Я нащупала в своем рюкзаке кусок марли, которой закрывала лицо во время подъема на гору. Пока капитан в очередной раз поднимал капот, я сняла шапочку и завязала на голову марлю. Он посмотрел на меня с жалостью и спросил, не ударилась ли я на горе головой.
У меня была надежда помыться в гостинице города Ош, но двери в душ были заколочены досками. Мы с капитаном поели в местной харчевне, зашли на базар и поздно вечером тронулись в путь. Нам предстояло проехать больше тысячи километров по горным дорогам. Где-то на перевале произошел обвал и надо было искать объезд, но мы заблудились и решили переночевать в пути. Капитан спросил, где я буду спать - на улице или в машине. Я надела поверх марли свою спортивную шапочку и залезла в спальный мешок, а на рассвете недовольный мужчина возился с машиной и ворчал, что первый раз видит дуру, которая спит одна на улице, да еще в двух шапках. Не знал он тогда, что я поступила, как настоящий альтруист, и если бы среди ночи шапка свалилась с моей головы, не быть ему больше мужчиной, не стать настоящим полковником!
Наутро мы подъехали к Токтогульскому водохранилищу. На берегу стоял армейский ГАЗ-66, выехавший из-под пика Ленина раньше нас. Кто-то из ребят купался, кто-то спал. Капитан разделся и кинулся в озеро. Пока он демонстрировал стиль баттерфляй, я с куском мыла в руках забежала в воду по колено. Капитан вышел из воды и играл крепкими мышцами спортсмена, а я уже сидела в его машине и расчесывалась, глядя в зеркало заднего вида. Он убедился, что с головой у меня все в порядке, и мы поехали дальше, в Алма-Ату.
После моих длинных историй – так ведь и сидели мы несколько часов - спортсменкам было интересно посмотреть, кто нас ждет в Канаде. Объявили наш рейс и мы полетели над океаном, над Гренландией, и вдруг бабушка Сысоева, снова усевшись перед нами и поедая свой обед, повернулась и потребовала показать ей мою вилку. Она сосчитала все четыре зубчика, а на ее вилке было только три. -А вот и четвертый, – и бабушка Сысоева выплюнула в ладонь свой зуб и зубчик от вилки .
- Как вы думаете, - спросила она, - канадец даст мне денег вставить зубы?
В аэропорту Торонто мои благодарные слушательницы увидели моего Юраню в дурацком плаще и с бумажным кульком в руках, куда были завернуты до неприличия раскрывшиеся тюльпаны. Увидев немолодые цветы, я тут же повернулась к девочкам, широко раскинула руки, высунула язык и закинула назад голову, изобразив готовый расстаться с последними лепестками тюльпан. Они захихикали, я махнула им рукой на прощанье и так началась эпопея под названием Канада.
Очень скоро я поняла – на Земле рая нет, и уже через месяц-другой мной овладел такой зуд, что я искала повода вернуться в свою замороченную жизнь без бананов и апельсинов, к своим близким и друзьям, а повод найдется всегда. Городок был маленький, а чтобы пойти в гости к свекрови, надо было договариваться заранее. Да и какие там гости! Когда я пришла к ним в дом знакомиться, бабуля выкатилась в тапочках на каблучках и в халатике с кружевами: «О-о, Галочка приехала. Теперь будем вместе капусту солить!» Вот тут ты, старая, промахнулась. Хоть и жили мы, перебиваясь с хлеба на коньяк, а капуста квашеная не про нас…
На три часа в день я ходила в школу для дебилов-эмигрантов, где у доски стоит одна англичанка, а в классе - кого только нет и каждый говорит на своем языке. Однажды, когда уроки закончились, я услышала в коридоре русскую речь и подскочила к двери. Одна бабенка шипела на вторую за то, что та приехала в Канаду в китайской куртке и болоньевых сапогах. Я кинулась к ним познакомиться, но тут нарисовался мой Юрик и громко произнес, что давно не видал в Канаде женщин в меховых шапках-формовках и сапогах - «алясках». Вот и все общение…
Воскресным утром мы с канадским муженьком, его сыном Федькой и моей дочкой поехали в национальный парк. Мороз трещал, а мой Юрик наматывал километры на лыжах и рожа у него была красной от напруги и счастья. В небе появился вертолет. Мы с дочкой легли на снег, раскинули руки и вдруг до того защемило! Ведь настанет лето, и, несмотря на всеобщий хаос, горы стояли и стоять будут, и ребята полетят на Центральный Тянь-Шань, и полезут на Хан-Тенгри, а я буду сидеть под синим небом Канады, стареть и хиреть без дела.
А на другой день Юраня начал выписывать круги по квартире. Почему круги? Да потому, что кухня была сквозная и из прихожей можно было войти в кухню, оттуда переместиться в столовую, из которой по кругу через прихожую можно было вернуться в кухню. Я делала вид, что читаю, дочка что-то рисовала, а в наушниках у нее звучал голос незабвенного Виктора Цоя. Маршируя в пижаме сквозь кухню и задерживаясь там на мгновение, Юра появлялся в столовой все менее трезвым. Я заглянула в кухню, но не увидела на столе ничего предосудительного. Оказалось, он прятал пузырь в шкафу, висящем высоко на стене, и, выписывая круги, закидывал в себя по рюмашке. Я начинала закипать, но еще держалась. Потом он докопался до моей дочери, мол, надо слушать не то, что ты привезла из дома, а тащиться от американской музыки, и вообще девочка должна ходить на лыжах, а не сидеть дома и рисовать. В глазах Мани стояли крупные слезы. А Юрик только-только притащил с балкона огромную сковороду и поставил ее на плиту. Этой сковородкой он меня доставал ежедневно, все нахваливая тефлон и напоминая, что не пожалел на это приобретение 25 долларов. Я уже тихо ненавидела этот предмет, в котором муженек отдельно готовил для себя переперченную и пересоленную еду. Подойдя к плите, я сняла со сковороды крышку и ножом помешала примерзшие ко дну куски мяса и цветной капусты. Юрок почуял, что тефлон за 25 баксов поцарапан и выброшен на ветер, он появился на пороге кухни, ехидно сощурив глазки и уперев руки в бока. Тут терпение мое кончилось, я была готова схватить с плиты тяжелый сковородник и махануть им в сторону доставшего меня Юрасика. Дочка, прочитав мои мысли, провозгласила, что на самом деле лучше всю жизнь в канадской тюрьме питаться бананами, чем за гроши работать в казахской газете.
Мы вернулись из Канады с сотней долларов в кармане. В этот же день на радостях я начала пропивать ос¬тавшиеся деньги. Днем мы собрались в городской квартире одного известного альпиниста и прапорщика Володи, и нас как раз было трое. Как правило, я выпиваю намного меньше, чем говорю об этом - так пос¬тупают плохо тренированные люди, поэтому коньяк "Плиска" не просто развязал мне язык - он в этом не нуждается - но сделал ватными мои ноги. Тут Вовка шепнул мне на ухо, что как раз перед моим приходом отдал приятелю долг и надо бы его раскурить, и я предложила купить шампанского. Мы сходили в лавку, вернулись на кухню, и помню, как первый же стакан пригвоздил меня к табуретке, а Володя тем временем позвонил нашему приятелю, живущему неподалеку, и уговорил его отвезти нас на машине в деревню.
В доме моего друга-прапорщика в поселке Красный восток жил солдат Ерболка, который служил в спортроте и помогал Володе ремонтировать крышу. Люди пьющие утверждают, что лучше всего уйти от себя через провал в памяти. Помню только, как я вошла нетвердою походкой в ворота, а Ерболка из них вышел. А обнаружить себя мне удалось в час ночи – было холодно, надо мной стояло мрачное мартовское небо со звездами, а укрыта я была грязной ковровой дорожкой, которую я, видимо, зацепила в бане.
- Может, меня уже нет, - подумала я, - но запах выпитого напоминал, что я нахожусь на планете Земля. Оценив пара¬метры помещения и ударившись о руль, я поняла, что лежу в кабине автомобиля "Урал", который стоял в огороде, а звез¬ды и ветки деревьев я наблюдаю в лобовое стекло. Угораздило же! Трезвый-то не сразу заберется на высоченную подножку!
Едва ориентируясь, я выпрыгнула из кабины, меня шатало, тошнило и прибило ветром к банной двери. Я зашла внутрь, но там было холоднее, чем на улице. Меня осенило - ведь мой друг никогда не запирает дверь в дом! Посреди большой комнаты лежали спортивные поролоновые маты, на расстоянии вытянутой руки от них стоял диван, на котором спал наш с Вовкой приятель. Стуча зубами, я попыталась забраться между матами, но тут на диване наш третий собутыльник зашевелился, его рука подняла бутылку с остат¬ками шампанского с полу, темноту разрезал булькающий звук, бутылка вернулась на место, потом рука дотянулась до мата, потрепала меня по го¬лове и голос произнес:"А, Ерболка, ну спи..."
Накануне я коротко постригла свои длинные волосы. Утром тре¬тий проснулся и почесал в затылке - и как это я сплоховал? Потом пришел настоящий Ерболка и признался, что завидев нашу веселую компанию, он свалил на деревенскую дискотеку. Я тихо поинтересовалась, буянила или нет, и так же тихо юноша ответил, что я неслышно рас¬творилась в мартовской ночи... Да, немного идиотов и не каждый день возвращаются на родину из Канады!
ПЕСНИ И ПЛЯСКИ
Вернувшись из Канады, я прочно села на мель. Один знакомый геолог поехал работать в Китай и оставил мне ключи от своей пустой квартиры. Имея солидный опыт работы художником-декоратором, я нашла группу художников, имевших большой заказ, но когда
'мы выполнили работу, нас кинули. Тогда открылась Российско-Казахстанская газета, однако заработать там больше 50 долларов в месяц было нереально. И вот иду я по улице и думаю, как жить дальше, а навстречу из подземного перехода появляется моя знакомая, с которой мы когда-то трудились на Чимбулаке. Говорю, слушай, как быть, если кругом облава, а она отвечает - не знаю, но на днях открывается новый ресторан, сходи туда.
Я дошла до ресторана, хотя не понимала, в качестве кого могу себя предложить в таком заведении. Ко мне вышел менеджер и я сказала, что могу писать, рисовать и петь. Способности к письму и рисованию в ресторане не пригодились, но пела я там долго. Сначала мне было неловко развлекать публику, потом пальцы мои от гитарных струн превратились в колотушки и публика стала мне безразлична, а вечерами я писала книгу про альпинистов. Однажды за столик сел француз с дамой и я спела для них на французском песню про то, как «падает снег». Впервые в жизни под скатерть ближайшего столика для меня положили 1О долларов. Не зря говорят, деньги к деньгам, и с того дня пустой я уже не уходила. Не знаю, почему, но турки, которым принадлежал этот ресторан, с удовольствием слушали русские и бардовские песни, а за бабки поется еще лучше. Потом пришел со своей скрипкой длинный, обаятельный парень Леша, появился клавишник и мы стали работать втроем. Очаровательный долговязый музыкант подходил к каждому столику и скрипка плакала в его руках до тех пор, пока ему не отстегивали энную сумму. Потом мы делили все, что заработали, и расходились по домам. Вскоре меня пригласили петь еще в один ресторан и там я развивала голосовые связки в обеденное время. Однажды на пороге появился мой старый знакомый - простой парень из альпинистов, он подошел и попросил спеть одну шутливую песню, которая была бы вполне уместной в тесной компании, но «широкая публика» здесь ни при чем. И тогда приятель напомнил, как мы встретились в начале 90-х на ВДНХ, где я бродила с двумя начинающими российскими кооператорами в поисках яхты, на которой они собирались
катать туристов по озеру Капчагай, а приятель искал спонсоров, чтобы принять участие в ралли Париж - Дакар. Встретились два дурака и оба - с бредовыми идеями.
А вечером в другом ресторане официант принес мне записку, в которой кто-то из клиентов задал мне вопрос, помню ли я про Хан- Тенгри. За одним из столиков сидел альпинист Эвальд Блох, который стал бизнесменом. Вот так все мы выживали во времена свистопляски.
ВЫСОКО НАД ЗЕМЛЕЙ
У меня есть друг - парашютист и чемпион. Он одним из первых начал поднимать на параплане лыжников на Чимбулаке, а мне однажды даже посвятил прыжок с вершинки на Медео, но он так долго поднимался на эту горку, что я задремала в его машине и увидела только приземление. Коля уехал в Америку в разгар перестройки и мы встретились, спустя десять лет. Он рассказал, как выживал в чужой стране, как работал в аэропорту города Хьюстона и мыл самолеты, как пытался устроиться в клуб парашютистов и парапланеристов инструктором и как американцы чуть не выгнали его с территории клуба, но Коля оказался парнем упорным и так ловко складывал парашюты и парапланы, что его признали профессионалом и в конце концов взяли на работу.
Мы встретились в кабинете врача в ЦСКА через десять лет после того, как расстались. Коля несколько раз приезжал к матери и звонил мне, но мы не виделись, а тут у него заболела нога - когда-то он неудачно приземлился после прыжка, и я отправила его к профессионалам. Мы обнялись, а вечером встретились в кафе. Он сумел наладить свою жизнь и по выходным с удовольствием работает с клиентами в клубе.
- Лечу, - говорит, - на параплане с японцем, и спрашиваю, а хотите, мистер, я покажу вам радугу. Знаю, - говорит, - такой приемчик, когда солнце светит в спину, а под тобой облака. Клиент под парапланом «кенгуру» находится перед инструктором. Восхищенный увиденным, японец повернул к Коле лицо: «Ты Бог!» «Да!», - скромно принял комплимент мой друг, а потом посмотрел на приборы - до земли лететь еще больше двух тысяч метров, и стал Коля про себя молиться: «Господи, прости, я пошутил ... »
КРАСНАЯ ШАПОЧКА
Мы с поваром Леней одними из первых прилетели на ледник Южный Иныльчек. И до того было вокруг пустынно, что выпить-то не с кем, а поговорить – тем более. Следом залетела какая-то мрачная экспедиция украинцев и поляков, но ребята показались нам скучными, зато видно их было издалека – у всех на головах были одинаковые красные кепки с ушками. И устроили мы по доброй традиции вечер знакомств, на который пришли самые активные, и был среди них один с какой-то дудочкой за пазухой, и заговорил он о книгах Кастанеды, и давай он дудкой своей приманивать духов Тянь-Шаня, а я говорю, мужик, ты ж «до» от «ля» отличить не можешь, кончай дудеть, а он мне - мадам, давайте будем говорить о высоком. Ну мои-то мужики сразу смекнули, о чем именно он намеревался со мной беседовать в ближайшую ночь, и не понравился он им сразу, и прозвали мы его Красной шапочкой. А на другое утро мы не успели вылезти из спальных мешков и раскочегарить плиту на кухне, чтобы хоть как-то согреться кружкой чая, как Красная шапочка уже прибыл в наше расположение. И давай он крутиться в нашем лагере утром, в обед и вечером, и приходил прямо к завтраку, обеду и ужину, и очень хотелось ему быть полезным, и понаделал он нам каких-то алюминиевых крючков, и подвесил за них кружки к каркасу палатки-кухни, и картошку чистил, и все же приказал начальник лагеря в шею гнать этого дармоеда!
Но вот наступил счастливый момент, когда холлы-поляки слегка акклиматизировались и отправились в первый выход на пик Победы. Мы свободно вздохнули, но через сутки владелец красной кепки вернулся и показал окровавленный палец. Он знал, что его назовут самострелом, потому что никто не мог понять, как можно, надевая на ботинки «кошки», оторвать ими ноготь! И вот стал он жить-поживать рядом с нами, неустанно шепча мне о высоком, и я уже рада была бы спрятаться, да некуда - кругом ледник, а в леднике - трещины.
В один из солнечных дней на вертолетной площадке приземлился геликоптер, из которого снова высыпали гарны хлопцы из Украины, но эти ребята были из столицы – дорогой штучный товар! Они бойко сновали мимо наших палаток, перетаскивая грузы с вертолетной площадки, и устанавливали свой базовый лагерь в трех шагах от нас, и я не могла сдержаться, чтобы не прокомментировать данное событие. Мы широко распахнули вход в свою кухню, закрепили полы палатки оттяжками и стали знакомиться с хохлами на расстоянии. Как только они расставили свои жилища и вбили колышки палатки-кухни, к нам пришла повариха Света в неимоверно короткой желтой юбочке. Наш повар-тяжеловес Леня никогда не встречал девушек в юбках на ледниках, он принял боевую стойку и сказал, что ту манную кашу, которая кипит в его кастрюле, он назовет именем Светы. Девушка оказалась практичной и сообщила, что для приготовления украинского борща ей не хватает картошки, лука, капусты, мяса и прочих ингридиентов, в наличии у нее оказалось только сало. Леня повел новую знакомую в дальний угол нашей кухни, где стояли ящики с овощами, да так увлекся, что Света, уже падая в верхний ящик и шурша луковой шелухой, была вынуждена признаться, что « не с альпинистами вообще не может».
Вечерами мы собирались то в нашем лагере, то у хохлов, то у недавно прибывших и стоявших неподалеку сибиряков. Красная шапочка был знаком с киевлянами, но и они относились к нему несерьезно, и откатился он резко на задний план. Я, как всегда, зачесывала свои истории и пела песни, а когда пора было уходить спать, меня провожал до палатки лидер украинской команды. Мы любезно желали друг другу спокойной ночи, потом он шел к себе, а я, постояв пару минут в своем кемпинге, отправлялась поболтать в лагерь к нашим соседям из Кемерово.
Однажды днем обитатели трех лагерей решили позагорать и раскидали по леднику свои карематы. Греясь под солнцем, мы с удовольствием общались и вдруг завели спор о том, что происходит между мужчиной и женщиной, которые дружили десять лет, а потом вдруг оказались в одной постели. Я говорила, что это нереально, потому что друзей не …, хохлы имели свою версию, а одна девушка сказала, что, уезжая в экспедицию, перед тем, как сесть в поезд и отправиться в Алма-Ату, сибирские альпинисты купили на вокзале книжку американского сексолога, который утверждает, что именно таким поступком разнополые товарищи забивают золотой гвоздь дружбы в свои отношения. Меня мало волнует чужое мнение, мне осточертел пустой спор, я поднялась, зацепила свой каремат и шутя предложила лидеру украинской команды пойти в палатку, чтобы забить несколько золотых гвоздей дружбы. Повариха Света в желтой юбочке подхватилась – ведь вы не знакомы десять лет!
–Девочка моя, - сказала я, - да на этом леднике день за год канает!
Вскоре мой новый друг и лидер украинской команды пошел на Хан-Тенгри в одиночку. У него не было рации и мы узнавали о его продвижении на горе из обрывков информации, которая доходила от альпинистов из других команд. Потом налетела непогода и пришло сообщение о том, что он спускается. В темноте, под тотальным снегопадом, я бродила по морене ледника с фонариком в руках, чтобы он мог выйти на свет, а когда из пелены снегопада появилась знакомая фигура, я помчалась на кухню, вскипятила чайник и отнесла в его палатку, чтобы он мог умыться. На другое утро обитатели трех лагерей, стоявших рядом, проснулись от грохота – наш повар Леня, так и не добившийся внимания украинской поварихи Светы, швырял из кухни на камни пустые газовые баллоны и грозно матерился. Я поняла, что он ищет пропавший чайник. Леня был зол и мне пришлось выждать момент, когда один баллон грохнулся оземь, а за вторым Леня только потянулся, тогда я возникла в проеме палатки и показала чайник. – Ты так больше не делай, - прошипел повар, и я пообещала не красть чайник, потому что надеялась, что мой друг больше не пойдет в одиночку на гору. А Красная шапочка, вздохнув, наконец признал: «Увы, азиатские духи меня не приняли…»
Спустя какое-то время мы сидели с украинцем и его друзьями в киевской квартире, пили дорогое вино и решили пощекотать нервы Красной шапочке. Мы позвонили ему в его маленький городок, разбудили, и он не мог говорить нормально рядом со спящей
женой. Но в его шепоте сквозила тоска по тому, что не сбылось.
УКРАИНСКИЙ БОРЩ
Когда-то в молодости тот самый гарный хлопец с Западной Украины и лидер киевской команды попал в Алма-Ату и был сражен красотой наших девчонок. Он поклялся, что если женится, то только на казашке. Но жизнь оказалась суровее, чем он предполагал. И вот спустя много лет он знакомится с коренной алматинкой, в чьих жилах перемешалось несколько кровей, и приглашает меня в Киев на недельку. Он смотрит на меня, прищурившись, и говорит: « А шо, Галыся, ты похожа на казашку!» Зная, что от предков-аргынов мне достался только горячий нрав и способности к письму, я спросила: « А шо, у меня самые кривые в Киеве ноги ?» « Нет, скулы широкие,» - ответил хохол, и добавил: «Не хвилюйся, всэ будэ як попало!»
Была ранняя осень, на каждом углу титькастые бабы торговали бананами и мы остановились у лотка купить фруктов. Вдруг полный пакет предательски лопнул и по асфальту покатились яблоки и апельсины. «Чекай-чекай, тремай-тремай!», - азартно закричал мой друг и кинулся подбирать разбежавшиеся плоды. Позже выяснилось, что это означало «тормози и лови». Я вспомнила, как один альпинист из Подмосковья ходил с моим другом на Кавказе и потом рассказывал, как хохол двинулся первым вверх, ушел за перегиб и крикнул оттуда: «Тремай!» Страхующий выдал веревку и снова услышал: «Тремай!». Немного подумав, он выдал еще, а надо было держать…Но хохол - сильный альпинист.
Потом мы заехали в книжный магазин от издательства «София», где продается какая хочешь эзотерическая литература, на сотню долларов друг купил мне рюкзак книг и я углубилась в чтение, чтобы не мешать ему работать. А когда мы с ним выходили на улицу, всюду слышалась мягкая речь, но я поняла: один хохол – это терпимо, а тысячи хохлов – это уже Украина. Друг предложил мне выучить его родной язык и я купила на Крещатике русско-украинский разговорник. Вечером я читала ему, как « …в окно поглядала гилка агрусу», типа, таращилась в форточку веточка яблони. Я развеселилась и вспомнила геологиню Катю, которая однажды работала у нас на Тянь-Шане поварихой. Она рассказывала, как приехала с Украины в Казахстан после института. Партия находилась где-то в наших немеряных горячих степях. Катя, придушенная непривычной жарой, плавно передвигалась в полуденном мареве, осваивая новое жилище, а на веранде соседнего домика дремал цыган и геолог Яша. Он приоткрыл глаза, увидел Катю и сказал сидящим рядом друзьям: «Когда я проснусь, напомните, что я женюсь на ней, когда поспеют помидоры». А ближе к осени они поженились и молодой муж каждый раз удивлялся, когда Катя говорила: « Ой, Яша, корова в фирточку зашла». А фирточка - это ж по-русски калитка! Да и как еще развлекаться геологам?
- Це я, - говорил хохол, возвращаясь вечером в нашу обитель после трудов праведных. Во второй раз я приехала в Киев надолго. На Рождество друг решил устроить мне экзамен и сообщил, что у них принято готовить в этот день 13 блюд. Начинать надо было с украинского борща, но нас, закаленных на холодных кухнях среди горных хребтов, этим не напугать. А на 8 марта он при¬нес мне в подарок два билета на концерт Демисса Руссоса. Когда я увидела, что билет стоит 50 баксов, мне стало нехорошо.
- Ты неправильный хохол, - сказала я, - потому что настоящий хохол, если уж разорился на сотню, то купил бы на эти деньги магнитофон и пару кассет Демисса Руссоса!
- Галыся, - сказал хохол однажды утром, - я оставил на холодильнике деньги, возьми их, иди вот по этой ули¬це, потим справа увидишь базар, потим злева будет трамвайный парк, а рядом магазин. Купи себе все, шо захочешь.
Но сколько же он оставил, если я могу купить все, что захочу? На белой гладкой поверхности холодильника лежала горка карбованцев и сотня «долларив». Базар был справа, как и обещали, трамвайный парк был слева, но магазина между ними я не увидела. Вечером он спрашивает, що купылы, а ничего. Он снова объяснил, куда идти, и на другой день я обнаружила вывеску "Одяг из шкир". И никакой витрины. Оказалось, что там продавали одежду из кожи, но пакет кефира стоил в то время два миллиона двести тысяч карбованцев, а сотни долларов могло бы хватить только на резинку от кожаных трусов.
После заседания украинской федерации альпинизма он позвонил мне и предупредил, что приедет домой не один, а с компанией и очень скоро. Это был второй экзамен. Врешь, на понт не возьмешь, решила я и рванула в кулинарку. Через полчаса на плите стоял плов, а стол был накрыт, и не зря иностранные альпинисты называли меня мармоткой – я всегда была шустрее любого суслика.
Однажды мы отправились в гости к его другу, а возвращаясь домой, крепко поругались. Была ночь. Мы вошли в подъезд, он молча проводил меня до квартиры и пошел ставить машину на стоянку, и за эти 10 минут я притащила на кухню рюкзак и засунула в него практически все свои вещи. Если бы у меня был собственный самолет, я бы немедленно улетела в свою Алматушку – такой уж характер. Тут в горячие руки мне попались белые вязаные гамаши, которые я привезла из Канады. На знаковом месте образовалась большая дырка. Я подумала, что вожу туда-сюда всякий хлам, открыла дверцу под раковиной, где стояло помойное ведро, завязала штаны в узел и запустила их в мусорку. Тут вернулся хохол, оценил размеры катастрофы и тихо произнес : « Ну ты швидка!», что означает скорость передвижения по квартире и умение укладывать рюкзак. Он понял, что играет с огнем, и к утру мы помирились. Я вышла на кухню, поставила на плиту чайник, открыла дверцу под раковиной, вытащила из ведра свои драные гамаши, отряхнула их и подумала, что эти рейтузы вполне еще можно носить.
- Бачылы очи, що куповалы! – любил говорить хохол, если ему что-то не нравилось. А мне не нравилось, что на природу мы отправлялись лишь изредка, при этом пару часов мы пробирались по киевским улицам и еще столько же ехали по трассе, чтобы в конце концов оказаться у ямы, на дне которой плескалась лужа. В этом месте испокон веков добывали камень, рядом находился щебеночный завод, и вот когда добытчики дорылись до воды, туда стали ездить альпинисты. Склоны котлована поросли деревьями и кустарниками, а вокруг возвышались скалы, по которым киевские скалолазы карябаются и летом, и зимой. Правда,
все было загажено многочисленными группами туристов и после алматинских окрестностей это было всего лишь маленькое замкнутое пространство. Клаустрофобия - страшная штука, и вернувшись однажды в киевскую квартиру после поездки на скалы, я включила телевизор. С экрана Андрей Макаревич вещал о том, что недавно был в Алма-Ате, где научился готовить манты. В кадре появилась электрическая мантоварка «Филипс», а я вдруг задала себе вопрос, что я делаю в этом чужом для меня городе?
- Не хвилюйся, всэ будет як попало! – сказала я хохлу и снова собрала рюкзак. Из-за снежной бури наш самолет 10 часов стоял в Уральске, но, несмотря на такую задержку, в алматинском аэропорту торчали мои друзья-альпинисты. Встречая меня, они несколько раз менялись и в этот же вечер мы все собрались за накрытым столом.
Спустя несколько лет я приехала в Ташкент, чтобы проводить российско-украинскую группу, возглавляемую моим киевским другом, в экспедицию на Памиро - Алай. Там есть маршрут, названный его именем и он собирался пройти его еще раз. Друг по старой памяти упорно предлагал мне взять из пачки баксов несколько банкнот, но я гордая. Отправив группу в горы, я на перекладных добиралась до дома. Как раз тогда произошли Баткенские события. Моджахеды взяли альпинистов в заложники и трое суток водили по ущелью под дулами автоматов. Я узнала об этом, когда искала в Интернете новости, чтобы выдать их в эфир Радио-Ретро, потом позвонила в Ташкент и с облегчением узнала, что все вернулись после этой эпопеи живыми. На другой день друг позвонил мне из Киева и сообщил, что пьет за свой второй день рождения и теперь понимает, как он любит жизнь.
А еще через день мы отправились на фестиваль «Хан-Тенгри 2000». Приехав в пять утра на заставу Баянкол на Центральном Тянь-Шане, мы пытались сигналить, стучать, кричать, но граница была на замке. Ворота нам открыли только в девять утра. Проверив документы, нас пропустили в ущелье, где находился лагерь фестиваля, а командир заставы попросил подбросить его до альпинистского лагеря и в дороге поинтересовался, не слышала ли я чего о том, что группа моджахедов проникла в район вершины Хан-Тенгри? Обычно топографическим критинизмом страдают женщины, но рядом со мной сидел мужик в военной форме. И кто здесь охраняет границу – он или я ?!
Спустя несколько недель крупная государственная телекомпания в Алма-Ате отмечала свое пятилетие. В связи с этим группа сотрудников решила совершить восхождение на безымянный пик и дать ему имя телекомпании. Была организована трехдневная экспедиция, в которой меня пригласили принять участие. Телевизионщики наняли ребят из оперативного спасотряда и отправились в Аксайское ущелье в пятницу утром, а у меня, как всегда, была срочная работа и я должна была догнать группу на другой день, прихватив с собой еще какого-то парня. Он позвонил мне вечером и спросил, где меня забрать. Парень был не местный и усомнился в том, что быстро найдет мою улицу, но я напомнила, что не на каждом углу стоят бабы в спортивных штанах с рюкзаками и гитарами.
Мы переночевали у знакомых на даче в Аксайском ущелье, а утром, с картой в руках, отправились в его верховья. Вот уже кончился лес, вот появились вершины, обозначенные на карте, а далеко впереди показалась группа из нескольких человек. Наши люди не могли двигаться по тропе так быстро. Я велела новому знакомому поваляться на солнышке, а сама поднялась на пригорок – меня терзали смутные сомнения: это ущелье не интересно для альпинистов, это явно не охотники, хотя у последнего за спиной торчало что-то длинное, похожее на ствол ружья, а не лазутчики ли это? Я подумала, что в свете последних событий это вполне может оказаться группа моджахедов-разведчиков. Через несколько минут мы нашли лагерь, который мои знакомые спасатели разбили для участников экспедиции. Спасатель, дежуривший в лагере, вскипятил для нас чайник и вдруг у него заговорила рация. Другой спасатель, сопровождавший группу на гору, спросил, не пришла ли Галка.
- Пришла, пьет чай и сейчас пойдет к вам.
- А что это за пятеро мужиков лезут к нам на перевал?
Горка была небольшая и чтобы добраться до вершины, мне нужно было часа полтора. Я решила пойти по другому пути и выяснить, что там происходит. Если бы это оказались моджахеды, я бы рванула на другую строну горы и побежала вниз, на базу спасателей,
чтобы поднять всех на уши. Первые полчаса я шла вверх по склону и озиралась по сторонам, но никого в округе не было видно. Подходя к вершине, я услышала дружный смех - ребята снимали сюжет, работая на камеру и делая вид, что им тяжело, а сами приготовились откупорить бутылку шампанского.
– И что это были за мужики с ружьем? - спросила я. Оказалось, что это монахи из Аскайского скита. Поднявшись на вершину, их предводитель пояснил мирянам, что такими походами они изгоняют плотские желания. И за спиной к его рюкзаку было приторочено не ружье, а лыжная палка. А я-то всегда думала, что такие тренировки, наоборот, повышают потенцию и посмотрела на ту сторону горы, куда собиралась спускаться в случае, если бы моих товарищей взяли в плен. Там была очень крутая стена.
Вскоре в нашем городе состоялся семинар, посвященный Баткенской войне, и я пригласила киевского друга принять в нем участие. На семинаре он выступал, как очевидец военных действий, рассказал, как шестеро бородатых вооруженных мужиков заставили их бросить базовый лагерь под вершиной и идти с ними, как группа три дня передвигалась с места на место, как прилетел вертолет с военными и моджахеды заставили заложников вырыть яму под кустом шиповника, легли в нее сами, а сверху заставили лечь альпинистов. Они боялись даже дышать, пока наблюдали, как по тропе шагают солдаты. Малейшее движение, и военные открыли бы огонь, не разбираясь, кто свой, а кто чужой. Моджахеды знают горы и прятались с таким расчетом, что идущий по тропе никогда не смотрит ниже тропы. Той же ночью захватчики оставили пленных в заброшенной кошаре, значительно облегчив их рюкзаки и вытащив все деньги. На рассвете альпинисты побежали к киргизской заставе, потом встречались со следователем, потом вертолетом их доставили в Ташкентскую прокуратуру, откуда мой друг тихо слинял. В кармане джинсов у него оставалось 75 долларов и билет до Киева с открытой датой, но и эти деньги у него отобрали доблестные милиционеры. Да, лучше бы я засунула свою гордость подальше и вязал половину из той пачки, которую он привез в Ташкент…
После семинара я свозила друга на Чимбулак, а утром мне надо было на работу. Ночью выпал снег и машина была неуправляемой. Кое-как мне удалось остановиться поперек дороги, а снизу пешком поднимались сотрудники горнолыжного курорта. Они развернули мою машину мордой к городу, мы дождались, пока из грузовой машины на полотно накидают песок, и тихонько поехали вниз. Друг восхищался нашей природой – это вам не озерцо на дне каменного мешка, но каждый из нас торопился вернуться в свою жизнь. А я еще раз убедилась в том, что азиатские духи чрезвычайно разборчивы и принимают не каждого европейца.
СЛЕДЫ НА СНЕГУ
Просыпаюсь рано утром в лагере на леднике Южный Иныльчек, открываю па-латку и вижу на свежем снегу огромные отпечатки босых ног. Оппаньки! И молния на палатке быстро проделала обратный путь – такие отпечатки могли принадлежать только снежному человеку. Я размазалась по дну своего хрупкого жилища, притаилась и стала сечь поляну сквозь маленькую щель. Слышу – снег хрустит под чьими-то ногами, и все ближе, ближе… Вспомнилась история японского путешественника Наоми Уэмуры, вокруг палатки которого бродил белый медведь. А мне для наблюдений очень не хватало перископа, но вот в ограниченном поле моего зрения показались босые ноги, на которых болталась синие фельдеперсовые штаны нашего повара Лени. Он бодро шагал из туалета в сторону кухни, закалялся…
Спустя несколько дней повар стал метаться по лагерю, явно чем-то озадаченный. На мой вопрос он ответил, что постирал свои семейные трусы-парашюты и разложил на камне сушиться, а к вечеру они намертво примерзли к валуну. На другое утро прилетел вертолет и привез две железные бочки для мусора. Все обитатели лагеря принялись убирать территорию, доктор Валентин с лыжной палкой в руке подошел к тому самому камню, громко возмутился, что по леднику уже стали разбрасывать не только мусор, но и трусы, отодрал их, торжественно пронес на палке через весь лагерь мимо Лениной кухни и сбросил в железную бочку. Заиндевевшее белье прогремело до самого дна, но повар в это время был занят котлетами и заглянувшей к нему на кухню той самой поварихой-хохлушкой. У Светы вошло в привычку приходить за солью, спичками и прочими продуктами, Леня снова обещал назвать кипящее в кастрюле блюдо ее именем, а тут нарисовалась я, взяла его за руку и повела к бочке. Леня низко наклонился, ушел в поиски, что называется, с головой, и из недр бочки вскоре раздался победный крик.
Спустя год наши кемпинги сто¬яли рядом, но уже на другом леднике, и на веревке между палатками возникли новенькие плавки. Неужели Леня решил блеснуть в этом сезоне, подумала и накинула на них полотенце, чтобы не унесло ветром. К вечеру повар недоуменно качал боль¬шой головой – кому опять понадобились его трусишки?
Было самое начало сезона и в лагере шел ответственный процесс расселения по кемпин¬гам. Все сидели в столовой и ждали приговора - торчать наверху придется два месяца и немаловажно, с кем ты живешь в палатке. Старички точно знали, кто с кем поселится, трудно было тем, кто работал с нами первый год и не ориентировался в обстановке. У меня в том сезоне, впрочем, как и в любом другом, были свои планы, поэтому до конца собрания я молчала, и в резуль¬тате не расселенными оказались двое - я и заведующий складом Петя. Мы были абсолютно неинтересны друг другу, практически не знакомы, но на последнюю свободную палатку было два претендента, и на вопрос начальника лагеря Олега Маликова, стану ли я жить с Петей, я легко ответила – мол, стану, а он-то сможет?
И вправду, сезон начинался скучно - на всем леднике не ока¬залось ни одного достойного представителя мужского пола. Настроение женской половины лагеря не поднималось выше среднего до той ми¬нуты, пока из приземлившегося вертолета не показался высокий и очень симпатичный молодой мужчина. Я немедленно привела себя в порядок, через мину¬ту мы познакомились и я загрузила парня идеей переночевать в нашей палатке, потому что другого свободного места все равно не было. Конечно, такого красавчика готова была утащить к себе любая, но на правах старшей я вышла на передовую, к тому же все знали, что со мной не соскучишься и к следующему утру поспеет новая история.
Со мной в кемпинге жила одна молодая особа и приятель - альпинист, так что ноч-ка предстояла веселая. Мы отправились баюшки, и тут девушка шепнула мне на ухо, чтобы я залезла в свой спальный мешок и отползла подальше от красавчика - поближе к третьему обитателю нашей палатки. Первые десять минут было тихо - никаких движений и звуков, потом меня понесло. Вещая в полный голос, я не давала заснуть ребятам в ближайших палатках, мы неистово ржали, где-то с грохотом срывались со скло¬нов лавины, а красавчик зарылся в спальный мешок и только подвывал оттуда: "Ну пожалуйста, заткнитесь, голова болит, я же еще не акклиматизирован!"
На следующую ночь я велела девушке задержаться с парнями на кухне - все-таки у меня был неоспоримый многолетний опыт взятия неприступных крепостей. Мы договорились с соседом по палатке, что он будет храпеть, поэтому когда пришла устраиваться на ночлег наша жертва, я ткнула приятеля локтем в бок и велела симулировать сон громче и убедительнее.
За многие ночи, проведенные в палатках, я научилась четко определять по звуку, расстегивается молния на спальном мешке или застегивается. Красавчик запаковался в спальник и молния проскрежетала от его ног к подбородку. Он помолчал, побездействовал с минутку, потом замок на спальном мешке тихо скрипнул, поехал вниз и красавчик вынул одну руку. Но тут он задумался - я для него была старовата и рука вернулась к хозяину. - Куда, куда?!- запротестовала я и снова весь лагерь не спал от хохота.
А рано утром красавчик шел за мной в кухню и убеждал, что младше меня всего на четыре года. Выглядел он гораздо моложе и впоследствии стал знаменитым горовосходителем. До самой своей гибели в Гималаях он выглядел очень молодо…
ВЫСОКОХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СВИСТ
Несколько сезонов подряд в альпинистском лагере на леднике с нами работал немолодой альпинист, у которого была странная манера постоянно насвистывать. Стоило взять в руки гитару и запеть, как из соседней палатки слышалось: сы-сы-сы, стоило начать прикольный рассказ, и снова слышалось : сы-сы-сы, стоило громыхнуть стаканами, и свист становился громче, при этом он раскачивал корпусом из стороны в сторону или вращал им вокруг своей оси, а уж когда видел симпатичную женщину, то свист становился гораздо более активным, а амплитуда вращений туловищем заметно увеличивалась.
Молодые альпинисты вечно голодны, поэтому в экспеди¬циях после ужина они не покидают столовую, а ждут, когда лагерь уляжется спать, чтобы пошарить по кастрюлям. Однажды они пристали к молодой поварихе, которая звала их «жрачами», чтобы та сходила на кухню и разведала обстановку, и если там нет лишних ртов, но есть мясо, свистнула бы. Поварешка вплыла на кухню и немедленно оттуда раздался свист : сы-сы-сы. Ребята подумали – есть что пожрать, а немолодой альпинист подумал - хороша. И если из палатки доносился знакомый звук, все знали - мимо прошла особа женского пола.
По ночам на ледниках можно услышать разные звуки – где-то сошла лавина, затрещал от подвижки лед, сорвался и полетел по склону камень. Однажды в полнолуние я услышала, как расстегнулась молния соседнего кемпинга, как прошуршали мимо моего жилища шаги. Потом человек резко остановился, тихо проговорил: «Да ну на фиг!», пробежал обратно в палатку и быстро застегнул одну молнию на кемпинге, а за ней и вторую. И терпел до утра! А потом рассказывал, что увидел на леднике что-то мелкое и шустрое. Он испугался, а мы решили, что это могла быть только каменная куница, которая рылась в мусорных бачках.
СПЕЦИАЛИСТ ПО ВИНАМ И ГРИБАМ
Один альпинист сказал однажды - знаешь, у меня есть все - квартира, джип, дом на Чимбулаке, а жены нет. Познакомь меня с кем-нибудь! Я никогда не ставлю подобных экспериментов, но приятелю пора было на пенсию и уже, пожалуй, можно было и жениться. Я пришла к своей немолодой подружке и велела ей одеться и подбрить усики. «Ой, у меня ангина,- заныла подруга, - мне лень». «А замуж тебе не лень?!» - завопила я и мы отправились на свидание. По договоренности с приятелем мы с подругой должны были в шесть вечера ждать на скамейке у его подъезда. Я знала, что сквозной дороги через двор, где они живет, нет и чтобы выехать, надо включить заднюю скорость. Усадив подругу на скамейку, я заняла позицию на газоне так, чтобы перекрыть жениху пути к отступлению. Он подкатил к подъезду, увидел мою приятельницу, для приличия кивнул и немедленно включил заднюю скорость. Я спрыгнула с газона, раскинула руки, перекрыв пути к отступлению, и прошипела, что кто-то собирался жениться.
Приятель славился своим умением солить грибы и готовить домашние вина. Мы сидели на кухне, пробовали малиновку, рябиновку и барбарисовку, ели грибочки,
а когда я неверной походкой двинулась в сторону туалета, он выскочил из кухни, догнал меня у самой двери и прошептал: « Ты кого привела?» « П-подружку», - нетрезво кивнула я.
« Она же толстая! У нее усы!» « А ты сам-то, Бельмондо, давно в зеркало смотрелся?»
« Уводи ее на фиг!» « Это будет стоить литр.» « Я дам тебе два и сваливайте обе!»
Подружки уже нет с нами…
СТРАННЫЙ ДОКТОР
Однажды в лагерь под Хан-Тенгри на весь сезон взяли незнакомого доктора, который сразу показался мне нездорово активным. По приезде на перевалочную базу в Каркаре он попросил меня сшить из клеенки стенд с кармашками для лекарств и на одном из них написал: "ВЕТАМИНЫ".
- Еще и неграмотный, - подумала я. – К тому же качок, бицепсы свои без надобности демонстрирует. И как только наша компания залетела на ледник, доктор признался, что у него две жены и куча детей, а чтобы всех обе¬спечивать, ему необходимо есть много мяса.
Началась ежегодная и неизбежная работа по установке ба¬зового лагеря, мужики долбили ломами лед, с утра до ночи махали ло¬патами, а доктор занимался своим торсом. В то время, как все пахали, он отжимался от камня, а я ехидно бросила: "Доктор, ваша дама давно ушла!". В ответ он проворковал: "Доброе утро!" Потом доктор раскорячился во весь свой небольшой рост, выбрал камешек потяжелее и стал поднимать его над головой. Я не выдержала: "Доктор, не позорьтесь, бросьте камень и возь¬мите лом!" Чудак уронил камень и со словами:" Какая умная женщина!" полез в кучу инструмента, вытащил из нее лом, поднял над головой и продолжил свои занятия. Однажды во время обеда он заявил, что не соби¬рается становиться таким же импотентом, как все мы, и потребовал добав¬ки второго. Два повара - два старых друга и прикольщика с того дня стали варить для доктора гигантские мослы, украшали их папильотками из бумаги и выносили из кухни в столовую под дружные аплодис¬менты.
В одно утро док приплелся к столу удрученный и примороженный. Он объявил, что устал спать в варежках, в шапке и вставать три раза за ночь для отлива, а я ему посове¬товала перевернуть спальник капюшоном вверх, накрываться им с головой и писать по ночам в банку - ведь он жил в кемпинге один. На другое утро док прискакал на завтрак окрыленный и заорал: "Спасибо, Галочка! Вы действительно умная женщина!" Клиенты начали перегляды¬ваться, наши заранее полезли под столы, а я спросила:"Вы что же, док, в банку писали?" " Да нет, я спальник капюшоном вверх перевернул!"
Очень скоро лекарь достал даже самых терпеливых из нас. Однажды один перебравший с вечера альпинист, согнувшись в три погибели над кухонным столом - в вертикальном положении его сильно качало - вполне понятным жестом правой руки с поднятым вверх большим пальцем и оттопыренным мизинцем попросил у доктора помощи. Врачеватель вышел из кухни, мухой влетел в свой кемпинг, порылся там и быстро побежал по тропе назад в кухню. В руках у него были бинты и вата, и я рванула за ним на помощь кому-то, кто мог пострадать в кухне. Но пострадавшим был все тот же перебравший, и он сильно удивился, когда вместо ста граммов 96-процентного спирта получил перевязочный материал.
Колоссальный снегопад, какого не видели на Тянь-Шане даже самые старые альпинисты, отрезал от нас группы, оказавшиеся на маршрутах. В базовом лагере приходилось по¬стоянно махать лопатами, чтобы как-то поддерживать связь со всеми его обитателями и добираться до столовой, и надо было следить, чтобы снег не сломал металлические каркасы. Одежда и спальные мешки отсырели, было страшно за тех, кто находился наверху в снежных пещерах. Однако горючего было достаточно и движок тарахтел, обеспечивая светом и музыкой остров жизни в абсолютно белых горах среди отяжелевших склонов.
Накануне снегопада к нам на ледник залетела красивая женщи¬на в легком облегающем трико и такой же курточке. Она хотела только поболтать с нами и следующим рейсом улететь вниз, в зеленый лагерь. Но следующий рейс состоялся только на пятые сутки, а нашу приятельницу мы взяли под свою опеку, одели ее и развлекали, как могли. У корейских клиентов был свой повар очень маленького роста. Он носил яркую куртку и пуховые штаны, отчего нижняя часть его тела значительно перевешивала верхнюю. В кухне висело зеркало, каждое утро поваренок разбегался и подпрыгивал, чтобы узреть свое отражение, пострадавшее от солнца, холода и ветра. Наш повар – огромный и добрый, повесивший зеркало на удобную для него высоту, заботился о корейском коллеге, пытался научить его некоторым исконно-русским выражениям и во время снегопада угостил стаканом "кровавой Мэри", после чего маленький кореец проспал ровно сутки. В эти сумасшедшие дни мы должны были держаться вместе. Красивая женщина, залетавшая на ледник на часок, вспомнила, что по образованию она химик, и превращала на кухне пол-литровую бутылку спирта в три бу¬тылки водки, а наш повар с тоски завис, как ядерная угроза, над маленьким корейцем и ворковал: "Мистэр Че, рипит плиз ..." - далее следовало нецензурное слово. А я периодически выглядывала из кухни поорать, чтобы мужики трясли снег с кемпингов.
Быстро темнело. Снег все усиливался, в столовой начиналась дискотека. Я вышла на улицу и у одного из кемпингов увидела подвисшего доктора. Ледяным голосом я спросила, отчего он не трясет палатки."А я трясу!" - задребезжал доктор и запрыгал, ударяя ладошкой по крыше кемпинга. Танцы в проходе между столами уже не устраивали клиентов – лидер корейской группы выделывался на столе, когда из кухни в столовую выкатился полуобнаженный док¬тор и стал демонстрировать торс, как на соревнованиях по бодибил¬дингу. Его стали уговаривать одеться, так как он мог заболеть при минусовой температуре, а я подошла и шепнула ему на ухо, что если у него случится воспаление легких, мы при¬копаем его здесь же, на леднике, под теми самыми камнями, которые так пригодились ему для тренировок. Сработало. Доктор оделся и застегнул пуховку до самого подбородка.
Кемпинги поваров, доктора и начальника лагеря стояли на возвышении, а наша гостья поселилась в палатке у подножия этого бугра. Ночью в своем тонком трико она выскочила по нужде, вытоптала в снегу площадочку, присела и услышала голос доктора.
- Посмотрите, какой снегопад! – вещал он, стоя на возвышении у своего кемпинга. Женщина, неловко напялив три¬ко, вскочила, но ее проблема еще не была решена. Высоко поднимая ноги, чтобы не набрать снега в ботинки и не слишком замочить единственные штаны, она стала обходить бугор так, чтобы при¬сесть подальше от кемпинга восторженного доктора, который, нисколько не смутившись и так же высоко поднимая ноги, обошел свою палатку, чтобы не потерять из виду собеседницу. Точными движениями ноги она быстро вытоптала посадочную пло¬щадку, присела и снова услышала: - Нет, ну вы подумайте, какой снегопад! А ведь внизу лето! На этот раз она напялила трико уже нехотя, сделала еще нес¬колько шагов в сторону от доктора, но он продолжал двигаться в одном с ней направлении и поздравлять с Новым
годом. Женщина пообещала, что избавит доктора от тупости, а он никогда больше не будет лечить альпинистов.
ВЕРТОЛЕТНЫЕ ИСТОРИИ
Есть такой анекдот про пилота, который сел с бодуна за штурвал, стал хлопать себя по карманам и бубнить: "Так, деньги, документы, кокарда, а это что за хреновина?"- и указал на штурвал между ног.
В начале альпинистского сезона в Каркару прилетает вертолет. Работа у пилотов нелегкая, они поднимают людей и грузы на Центральный Тянь-Шань, где высоко и ветрено, и каждый раз прибытие геликоптера отмечается в лагере, как настоящий праздник. В былые времена, когда мы были молоды, полны сил, надежд и иллюзий, господа вертолетчики любили, когда я им пела песни Юрия Визбора про Серегу Са¬нина и про ледокол, где "Мы стояли с пилотом у ледовой проводки…" Бывали вечера, когда эти песни приходилось повторять по несколько раз и после каж¬дого исполнения на стол выкатывалась бутылка шампанского - так я помогала барменам в Каркаре выполнять план.
Вертолеты всегда ночуют внизу, на перевалочных базах. Немно¬гие летчики допускаются к полетам на большой высоте, поэтому все экипажи были хорошо знакомы альпинистам. Обитатели лагерей на ледниках четко определяют по почерку, чей летит вертолет и кто командир, и вот однажды мы торчали на вертолетной площадке на леднике Южный Иныльчек, болтали, щурились от яркого солнца и ждали борт, который работал с нами несколько лет подряд. Между лагерем и площадкой на леднике был широкий разлом, и мы наблюдали, как вдалеке над ущельем показался вертолет, потом он стал снижаться, нырнул в этот разлом, над склонами которого теперь болтался только винт, подлетел к нашей площадке, выскочил из трещины вбок и приземлился. За минуту до этого мы решили, что верто¬лет падает, залегли в снег и успели попрощаться друг с другом.
С машиной все было в порядке, просто сменился экипаж и за штурвалом сидел другой командир. В то лето мы работали с Вадимом Хайбуллиным. Он поднялся на борт, чтобы сделать облет Хан-Тенгри. А когда вертолет вернулся, Вадим был белый, как снег, на котором стоял и тарахтел борт, зато незнакомый командир улыбался нам из кабины. Это был ас, он летел очень близко к склонам, смотрел вниз на ледовые отвесы и говорил:
-Как вы здесь ходите, тут летать-то страшно!
А Вадик раскорячился у кабины, вцепился в проем руками и стонал:
- Летчик, на дорогу смотри, на дорогу!
Сезон подходил к концу, мы спустились в зеленый лагерь и встретили тот экипаж, который ждали наверху – оказалось, что в том сезоне он работал с другой фирмой. Вечером по восьмому кругу спели про Серегу Санина, вертолетчик Серега спьяну пустил слезу, а наутро пронесся над нашими палатками на бреющем полете и всю округу поставил на уши. Он вернулся к обеду, пришел к нам в лагерь и спросил у меня: «Я тебя разбудил? Я твой будильник, правда?» « Да уж, разбудил, только ты не будильник - ты наш общий мудильник, потому что завалил нам пол - лагеря!»
Мой старый друг, с которым мы знакомы вечность и даже ходили когда-то на восхождения, рассекал между лагерями на новенькой красной машине. Вечером мы толпой поехали на другой берег реки, в соседний лагерь. Пока мужчины решали свои дела, мы с одной девушкой пошли в баню. Она отмывалась под душем после месяца, поведенного на леднике, а я, стоя го¬лышом в предбаннике, стирала белье. Тут в баню ввалился командир вертолета. Он сел на скамеечку, стал расстегивать и застегивать верхнюю пуговицу рубашки и, наверное, размышлял, пойти ему в баню в этой ситуации или поостеречься. Я, тем временем, выжала бельишко, покидала его на плечо и поплелась в сторону парилки в надежде подсушить там тряпки. Вдруг дверь парной распахнулась и - какая неожиданность - на по¬роге возник мой старый друг. Он был нетрезв, обнажен, очки на его лице висели как-то криво, а я зачем-то вместо руки пожала ему пистон со словами: "Здрах.й, дружище!", и вошла в парную. Мы-то с приятелем уже давно сроднились, как брат и сестра, а пилот решительно застегнул пуговицу на рубашке и пошел караулить свой вертолет.
В следующем сезоне этот вертолетчик снова работал с другими экспедициями. Он иногда пролетал над нашим лагерем и выделывался так, что повар Леня постоянно говорил мне – выйди, а то он посадит машину на крышу кухни. В один из солнечных дней вертолет пролетал над нами во время обеда, когда в огромной столовой собрались все обитатели международного лагеря. Я вышла и помахала пилоту рукой, он покачал машину в воздухе, потом посадил ее на леднике выше нашего лагеря, выгрузился и как-то странно, задом-наперед начал взлетать. Как раз в это время пообедавшие клиенты вышли из столовой - «анаконды» и стали с любопытством и нарастающим волнением наблюдать за вертолетом, который вычерчивал в воздухе странные фигуры. Начальник лагеря, потерявший в те дни голос, выскочил на моренный вал ледника, стал размахивать руками и сипел: « Э, ты чо, ты чо? Улетай! Улетай на фиг!» Клиенты поняли, что вертолет падает и попробовали убраться подальше, но на высоте 4000 метров не разбежишься…Вдруг машина резко снизилась и уткнулась колесами в камни морены прямо перед палатками корейских альпинистов, которые пообедали, но, как всегда, взяли на кухне мяса и расселись у своих кепмпингов, чтобы поджарить его на газовой горелке. В мгновение ока сдуло и корейцев, и их белье, висевшее на веревках, натянутых между палатками. Из кабины пилотов выпрыгнула нехуденькая альпинистка Валя, а в руке у нее была бутылка с красной жидкостью. Она быстро – быстро пошла по лагерю, выкрикивая мое имя.
- Где Галыся?, - вопрошала Валюшка у всех встречных, а я, чуя недоброе, уже неслась ей навстречу. Было понятно, что вертолетчики привезли мне подарочек, но вот сколько за него придется заплатить…
- Это тебе от экипажа, - торжественно вручила мне пузырь подруга.
- Валя, беги, - скомандовала я, - потому что к нам размашистой походкой шел начальник лагеря. Он выхватил у меня бутылку, открутил пробку, понюхал, а я все еще надеялась, что это ликер, который мог бы смягчить впечатления от происшедшего, но емкость была наполнена малиновым сиропом. –А-а-а, гады! – завопил начальник и с размаху закинул бутылку в снег. По счастью, она не разбилась, и вечером мы добавляли ее содержимое в разведенный спирт. Получался ликер, сто граммов которого скрашивали нашу беспокойную жизнь на леднике, над которым летали вертолеты.
МУЖИК-ТО НИЧЕГО?
Моя симпатичная подружка когда-то ходила в горы и могла гордиться своими крепкими ножками. Однажды она проснулась в плохом настроении и чтобы развеселиться, решила надеть короткое платье и туфли на высоких каблуках.
- Представляешь, - говорит, - оделась, как дура, и поцокала на работу. Возле моего дома стоит крутая машина, из нее высовывается мужик и пред¬лагает подвезти. Я села. Едем, а он спрашивает, вы в этом доме живете, да?
-Ну.
– А на каком этаже?
–Ну на шестом.
– А окна у вас куда выходят?
–Ну на помойку, а что?
-А дверь у вас, как из лифта выйдешь -налево?
-Что-то не поняла!
-Да вы не беспокойтесь, у меня друг в этом доме живет, я знаю расположение квартир.
Я спросила, мужик-то ничего?
- Мужик? Да откуда я знаю, -говорит подружка, - не разглядывала. А вечером разда-ется звонок, я открываю, на пороге он. Подтолкнул меня в квартиру, закрыл дверь, положил на диван и сделал все, что считал нуж¬ным.
Я опять спрашиваю, мужик-то был ничего?
- Мужик? Да не знаю, как-то не обратила внимания.
- Ну, и что ты?
- Да я сначала ууу - тут она сделала ручками движение, словно отмахнулась от чего-то. - А потом - ааа! И махнула рукой так, как-будто ей все равно.
ОПЯТЬ ПРОГОВОРИЛАСЬ…
Несколько лет я работала на радио и всегда самой сложной задачей для меня было не сказать ничего лишнего в эфире. Бывало, ловишь себя на полуслове, но слово-то не воробей, так и рвется на волю
Вся моя жизнь – это подъем на рассвете, потому что новости в эфире обычно звучат с семи часов утра. Однажды я пришла на день рождения к подруге и она уговорила меня остаться на ночь петь песни и веселиться. Я согласилась только потому, что ее братец работал шофером в аптеке и поклялся отвезти меня утром на работу. Закон прост – чем лучше вечером, тем хуже утром. Я подняла парня в седьмом часу и он, невыспавшийся и всклокоченный, поплелся на стоянку за машиной и велел мне выйти со двора на улицу. Выкатываюсь из подъезда с гитарой наперевес, вижу невдалеке на дороге единственный припаркованный автомобиль, открываю дверцу, наблюдаю в профиль силуэт мужчины, который зевает и теребит всклокоченные волосы и думаю, что в аптеке, где работал брат моей подруги, дела пошли в гору, раз он еще вчера ездил на какой-то сикарашке, а сегодня рассекает на джипе. Корячусь на подножку в коротком платье, стараясь соблюдать хоть какие-то приличия, затаскиваю свою гитару, устраиваюсь на сиденье и вдруг салон автомобиля освещается фарами подъехавшей сзади машины, как раз той самой аптечной сикарашки…
Мужик, сидевший за рулем, так и не проснулся и не понял, кто садился на переднее сиденье и зачем.
Когда открылось Авторадио, я работала там главным редактором.
На службу нас возила доисторическая белая иномарка, а на моей совести, кроме новостей, была утренняя программа и каждый вечер мне приходилось придумывать какие-то темы. Стою я на обочине в половине седьмого утра и в предрассветной мгле, практически не глядя, карябаю что-то в блокноте, типа, готовлюсь к эфиру. Подъезжает белый автомобиль, я, опять же не глядя сажусь на заднее сиденье, говорю: «Привет!» и продолжаю писать. Машина стоит. «Чего не едем-то?» - спрашиваю. «А куда ехать –то?» - спрашивают меня. Приглядевшись к двум сидящим впереди мужикам, я поняла, что села не в ту машину. Просто в темноте все кошки серые.
В то время мы работали творчески. Радио еще не устоялось, не было особого контроля, не было у него ни хребта, ни стиля и мы как раз занимались поисками. Иногда мне приходилось вести концерты по заявкам безумных радиослушателей, но чтобы заниматься такой фигней, нужно иметь особое терпение и говорить елейным голосом. У меня нет ни того, ни другого, и когда нам звонили из какой-нибудь деревни и просили передать горячий салам всей улице или всему поселку поименно, я выходила в эфир и прикалывалась, мол, такой-то из села такого-то просит передать привет друзьям Айдосу, Жандосу, Елдосу, Дартаньяну и трем мушкетерам, троим в лодке и их собаке, четырем танкистам и их четвероногому другу, Алибабе и сорока разбойникам. Коллеги ждали моих концертов и бессовестно ржали в соседней со студией комнате, а я говорила, что слушатели нас поколотят.
Вместе с джиперами я отправилась в трофи-рейд в ущелье Тайгак за озером Капчагай. Когда караван машин останавливался, я бегом поднималась на ближайшие вершинки и звонила на Авторадио, чтобы передать в эфир свежие новости с места событий. Дозвониться было нелегко – молодой ди-джей трепался с девицами, да и сотовая связь была та еще. Караван джипов растянулся по дну ущелья, случилась вынужденная остановка и я понеслась на высокую горку, присела наверху на камушек, накрыла голову курткой, чтобы в трубку не задувал ветер, и давай названивать. Вдруг слышу снизу вопль секретаря федерации автоспорта: « Ау, Галка, взмахни крыльями! Крыльями взмахни, а не то стрелять будут!» Я поднялась во весь свой могучий рост в метр шестьдесят с кепкой и помахала руками, потом снова присела, дозвонилась ди-джею на радио, быстренько провела репортаж и побежала вниз, а когда спустилась, узнала, что кто-то из джиперов принял меня за большую птицу и решил пострелять. Вот только дроби мне в одном месте не хватало…
За минуту до того, как часы пропикают 7.00, мы с инженером стояли под дверью эфирной и никак не могли ее открыть. И вот запикало, и вот мы вломились в студию, и на лету включили свет, и вот уже загорелись кнопочки на пульте. Переведя дыхание, я подсела к микрофону, за которым обычно работала: « Здравствуйте! Семь часов в Алма-Ате». Инженер скрестил две руки на своем горле и прошипел: «Не работает». Я метнулась ко второму микрофону: «Здравствуйте! Семь часов в Алма-Ате». «И этот не работает!»- прошептал инженер, и тогда я подскочила к последнему, третьему микрофону, открыла рот, но инженер смотрел на меня страшными глазами – ни один микрофон не включился. И совершенно обосновано я выругалась, а инженер тихо сказал: «Вот, заработало…» В это время суток начальство еще дрыхнет и радио включают только водители троллейбусов и маршруток. Что ж, доброе утро, родной город! И пусть вам будет весело.
А одна знакомая рассказывала, как в автобусе услышала разговор водителя и кондуктора, которые спорили, на какую волну настроить приемник. Водитель слушал по утрам мои рассказы о горных людях, о веселых путешественниках и буйных экстремалах и он весь день работал с хорошим настроением, но это было уже на другой радиостанции.
ЮБИЛЕЙ ЭВЕРЕСТА
В 2003 году альпинистский мир отмечал 50-летие первовосхождения на Эверест. У меня стало зудеть в одном месте задолго до начала юбилейных торжеств, которые были намечены на конец мая. Я поговорила об этом с Казбеком Валиевым и он собрал группу, в составе которой я и отправилась в Непал. С нами была единственная женщина Казахстана, взошедшая на Эверест – это моя подруга Людмила Савина, а Казбек Валиев и Юрий Голодов – вообще легендарные альпинисты, которые покорили высочайшую вершину мира в незапамятном 1982 году в составе Первой Советской Гималайской экспедиции. Остальные в группе были отважными туристами. В Катманду мы сели в крохотный самолет, летящий в Луклу, а когда поднялись в воздух и крупный породистый Казбек встал с кресла, чтобы сфотографировать какую-то гору, стюардесса в панике усадила его на место.
В Лукле нас встретили гиды и мы отправились в путешествие по гималайским тропам. Каждый, кто держал в руках видеокамеру, знает, что оператора ноги кормят. Чтобы снять группу, ее надо обогнать, а потом отпустить людей вперед и снять их со спины. А навесные мосты через гималайские реки такие длинные, что не успеешь домчаться до другого берега и установить камеру, как мост раскачивают другие члены экспедиции и уже наступают тебе на пятки. В связи с этим не всегда удается поставить штатив, а чтобы кадр не болтался, мне приходилось припадать на колени, ставить камеру на тропу и снимать прямо с земли в позе глубочайшего поклона.
Специалисты говорят, что водка помогает организму акклиматизироваться, а если не пьешь – твои проблемы и твоя головная боль. Когда мы ночевали у монастыря Тьянгбоче на высоте 3800, я никак не могла понять, какой чудак завел среди ночи движок, а может, это летят китайские самолеты, но в конце концов я поняла, что это шумит в моей голове.
После нескольких дней пути мы добрались до лоджии Лобуче на высоте 5100, сели ужинать и вдруг увидели за окном человека с рыжей бородой в широкополой шляпе. Он рылся в своем рюкзаке, так что его лица не было видно. Все знали, что на два дня раньше нас из Луклы в сторону Эвереста вышел самый потрясающий горовосходитель современности Рейнгольд Месснер, портретами которого украшены многие гималайские лоджии. Я побежала за камерой, но парень снял шляпу. Это был не Месснер.
На другой день нам оставалось преодолеть расстояние до последней лоджии Горакшеп, откуда уходят две тропы. Одна ведет в базовый лагерь под Эверестом, вторая – к вершине сопки Калапаттар, лучшей видовой точке, откуда обычно снимают Эверест. На такой высоте я двигалась, как косая муха, которая попала на сковороду и пытается плыть брассом в масле, и мужики, сжалившись, взяли у меня камеру и штатив. Гребу по тропе, переставляю ноги, размахиваю непривычно свободными руками, и вдруг из-за бугра мне навстречу идет сам Рейнгольд – рыжий и великолепный. Я останавливаюсь и спрашиваю: « Ю Месснер?» «Ес!» - отвечает он. « Так где ж моя камера, так твою дивизию?!»
Великий альпинист развел руками, улыбнулся и пошел дальше вниз, а я потащилась вверх, надеясь снять живую легенду в Катманду. Мы остановились в лоджии Горакшеп, ночью поднялись на сопку Калапаттар, на рассвете поснимали Эверест и отправились вниз, в Горакшеп, а потом и в Лобуче на высоте 5100. А ночью Люся Савина и говорит: «Галка, ты плохо дышишь!» Я вообще удивилась, что дышу. Мотор то замирал, то подпрыгивал и я почувствовала, что могу легко сдуться. До пяти утра я сидела на топчане и выполняла дыхательные техники, которым меня как-то обучил мастер кунг-фу, а как только стало светать, попросила ребят забрать камеру и рванула вниз, за мной поспешил Юра Голодов, а Люся шла поодаль и осуществляла контроль. Буквально из-под ног брызгали во все стороны потревоженные улары – упустить такие кадры! И только потеряв метров пятьсот по высоте – а на это ушло полдня - я ожила, ко мне вернулось желание снимать документальный фильм, я снова суетилась на тропе и припадала на колени, чтобы не доставать из рюкзака штатив.
На очередную ночевку мы остановились в лоджии в двух-трех часах ходьбы от столицы шерпов Намче-базара, откуда по спутниковому телефону можно было позвонить домой. Казбек предупредил, что на другой день мы должны поздравить с днем рождения одну участницу нашей экспедиции и я вызвалась спуститься в Намче за подарком. Мне не терпелось позвонить домой своим девочкам, за которых я волновалась, и идея купить подарок была, как нельзя, кстати. Со мной вызвались пойти две дамы. Спуск был очень крутым и мы довольно быстро добежали до деревни, сделали все дела, купили подарок, а назад решили пойти другой тропой – вдруг она окажется менее крутой. Но никто не отменял простой мудрости: короткая дорога – это знакомая дорога. Из Намче мы вышли засветло, но вверх – не вниз. Солнце упорно клонилось к закату, а впереди не было видно никакого жилья. В темноте мы различали нитку тропы, но вот она уперлась во что-то белое и большое. Побродив туда-сюда с фонариком, я поняла, что это вертолетная площадка, выложенная из белых камней, а значит, рядом должна быть лоджия. Я ходила кругами и звала людей, чтобы узнать, где же продолжение тропинки, и на наше счастье из тьмы материализовались два шерпа, на хвосте у которых мы дошли до Кумджунга, где ночевала наша группа. На рассвете другого дня мы поздравили именинницу и тронулись в путь.
Вскоре мы оказались в рододендроновом лесу, где щебетали птицы, остановились в лоджии, рядом с которой стояла душевая кабина. Вода как-то по-хитрому доставлялась со второго этажа домика в бочку на крыше кабины, и мы с Люсей после водных процедур наслаждались ласковыми солнечными лучами, когда из душа вышел намыленный Юра Голодов и стал требовать продолжения банкета. Ему было зябко, а всем, кто на его крик высунулся в окна, было весело, и мы бросились искать хозяина лоджии, чтобы тот добавил в бак теплой воды. Приключения продолжались.
Наконец, настал день, когда мы приползли в Луклу. Заключительный переход показался мне особенно длинным, группа растянулась по тропе, я шла одна и у меня хватило ума снять на видео двух мальчишек, возвращавшихся из школы. Они стали просить у меня сладости, но в карманах моих было пусто. Оказалось, что их дом находится за много километров от школы, они шли за мной часа два и все это время ныли: «Мадам, бон-бон». Отстать от них они не позволяли, обогнать их я бы не смогла при всем своем желании. С тех пор, куда бы я ни ехала, я беру с собой мешок конфет.
Вечером наши собрались в холле небольшого отеля. Люся подсказала мне, где можно за доллар купить ведро горячей воды и я никогда не была так счастлива, как в те минуты, когда стояла в темной каменной комнатушке, а на полу горела свеча, в неверном свете которой над ведром клубился пар. На другой день, умытые и уставшие, мы улетели в Катманду, где приняли активное участие в торжествах, посвященных юбилею Эвереста. Восходители на главную вершину мира были приглашены на три дня в крутой отель «Хаят», где остановилась вся бывшая сборная СССР. Участников саммита, посвященного юбилею Эвереста, возили из одного зала торжеств в другой, мы встречались с принцем Непала, который жал всем руки, видели шерпов и шерпани, побывавших на вершине Эвереста много раз и совершавших скоростные восхождения, слушали речи самых известных альпинистов нашего времени. Здесь мне удалось снять Рейнгольда Месснера, японку Юнко Табей - первую женщину, покорившую Эверест, а также виновника торжества сэра Эдмунда Хиллари, который в двойке с шерпой Тенсингом Норгеем в мае 1953 года первым взошел на высочайшую вершину мира.
В Индию мы прилетели 30 мая, а 31-го в семь часов утра начали отмечать мой день рождения. Люся настаивала на том, чтобы мы выпили по глотку коньяка, который она хранила в рюкзаке для особого случая, а в баре нас ждали завтрак с выпивкой и Казбек с группой, которая подарила мне экскурсию по Дэли. Кондиционер в джипе оказался одним из многочисленных индийских мифов, а быть поддатым в пятидесятиградусную жару в зыбком мареве многомиллионного города нелегко. Мы останавливались у храмов, поклонялись святым местам, наблюдали обалдевших от жары кобр в корзинах, но в глубине души мечтали о холодном душе и чашке чая. А когда мы покинули душный Дэли и вернулись домой, добрый Юра Голодов показал мне фотографии, сделанные в Гималаях и в Индии. На них я неизменно была запечатлена в позе глубочайшего поклона и упиралась взором в видоискатель. Жаль, что я не сняла его, когда он митинговал на пороге душевой кабины, требуя непрерывных поставок горячей воды!
На следующий год мы с Голодовым и молодыми спортсменками поехали на чемпионат Азии по спортивному скалолазанию в Индийские Гималаи. В Гарвалы индусы везли нас на джипах. Дорога жуткая, с одной стороны склон горы, с другой - пропасть, но индусы настолько верят своим Богам, что включают погромче музыку и в ритме индийских мелодий гонят по петляющей дороге. Ночью мы проехали через грязный городок Утаркаши, но вот машины поднялись еще на полкилометра над уровнем моря и мы въехали в ворота Института альпинизма. Здесь все сверкало чистотой и блестело в свете фонарей, в холодных комнатках стояли двухэтажные нары, а в столовой повара гремели металлической посудой.
Днем спортсмены штурмовали скалодром, среди судей я заприметила красивого утонченного сикха, а они, как известно, никогда не расстаются с чалмой. Я снимала и судей, и зрителей, и соревнования, а в перерывах носилась по музею альпинизма, искала красивые планы в лесу. После окончания соревнований мы ужинали и шли с Юрой гулять по территории, но было интересно посмотреть, что же там, за воротами, в индийской реальности. В один из вечеров мы покинули базу и вышли на дорогу. Вокруг был лес и в верхушках деревьев явно кто-то шебуршался. «Это бабуины», - сказал великий знаток Индии Голодов. Похоже, обезьяны двигались параллельно с нами, только они были в более выгодном положении и Юра начал покрикивать на них. Представьте картину: на горной дороге, изредка освещаемой фарами поднимающихся к Институту альпинизма машин, стоит, уперев руки в боки, русский мужик и на чистом казахском языке шугает индийских бабуинов!
По дороге из штата Утаркаши в Дэли парадом командовал красавец сикх. Он покрикивал на своих, а потом поворачивался к нам и любезно объяснял, что в альпинистскую элиту Индии входит только сто человек, некоторые из них побывали на вершине Эвереста и он был одним из них. Любопытная страна! Джипик елозит по дороге между телегами, мотоциклами, маленькими машинками, коровами, буйволами и навозными кучами. Вдоль дороги стоят повозки с фруктами – здесь и бананы, и манго, и водяные орехи. Но вот к магистрали примкнула дорожка и через сто метров крестьян с мотыгами сменили лакеи в золоченых ливреях. Джип въезжает в ворота рая, где в искусственных прудах цветут лилии, в клетках поют птицы, под раскидистыми деревьями зеленеет трава, и над всем этим возвышается роскошный ресторан с апельсиновыми деревцами в кадках. Так и сикх расшаркивался с нами, предлагая попробовать то или иное блюдо, потом брал со стола бутылку с водой, подносил ко рту, заливал в себя прямо из горла и ставил емкость на место. А уж про то, что почесывание одного места у индусов – дело привычное, и говорить не стоит, так что как бы за вами не ухаживали в этой стране контрастов, не ходите, девки, замуж, за Ивана Кузина, у индуса Кузина большая кукурузина!
Вечером мы приехали в Дэли и сикх проводил нас до наших номеров. Похоже, ему было не с кем выпить и он договорился через пару дней встретиться с Юрой, однако парень в чалме появился в холле отеля уже на другой день, когда мы вернулись после походов по городу и мечтали отдохнуть. Но не тут-то было. Сикх автоматически почесал там, где у нас чесать прилюдно не положено, и протянул Юре эту руку. Мы втроем вышли в душную делийскую ночь, наполненную бодрыми моторикшами, и вдруг услышали звуки музыкальных инструментов. По улице к нам приближалась свадьба. Украшенную повозку сопровождали всадники на белых лошадях, толпа приплясывала, а фонари в руках освещали улицу. Я побежала в отель за камерой, вернулась назад и заняла удобную позицию, чтобы снять это яркое шествие, но вдруг в видоискателе возникли два мужских силуэта - в свадебной повозке ехали не жених и невеста, а двое напомаженных мужчин в белоснежных одеждах и высоких тюрбанах. Вот, думаю, везуха – снять индийскую свадьбу, да еще и не традиционную, но часто бывающий в Индии Юра охладил мой пыл, сообщив, что это два жениха едут за двумя невестами - корпоративная свадьба обходится дешевле!
Потом они с сикхом выпили за Эверест, за альпинизм и за другие горы Земли, а я пыталась найти на столе что-нибудь съедобное, без перца, но такой еды в Индии нет. Повеселевшие мужички волоклись по темным улицам к отелю, а я смотрела под ноги, потому что в этой стране очень легко поскользнуться на банановой кожуре и рухнуть в лужу. Я вдруг представила длиннющую худую косичку под чалмой у нашего сикха и мне захотелось домой. Завтра самолет доставит меня в родной город и я увижу в иллюминатор свои родные горы, услышу родные голоса и увижу родные морды.
КИПРСКОЕ ВИНО
Мы с оператором Саней летели на Кипр, чтобы снять документальный фильм о выступлении наших каратистов на чемпионате мира. Самолет долго кружил над синим морем, с высоты просматривался остров длиной меньше трехсот километров и шириной около сотни. Вот где легко понять, что такое клаустрофобия! Стадион, где проходил чемпионат, не был оборудован зрительскими креслами и большую часть дня приходилось тусоваться на бетонных плитах. На Кипре и стакан кипятка, и стакан чая, и стакан кофе стоят один фунт, а это целых два доллара и в первые два дня мы с оператором пропили добрую сотню долларов. В ланч-боксе, выданном в отеле, болтались две мандаринки, крохотный помидор и кусочек хлеба – у нас так не кормят даже пионеров! Мы снимали тренировки, соревнования, заходили к ребятам в номера в отеле, чтобы кино получилось вполне документальным, и в одной из комнат набрели на два кипятильника. Ребята подарили нам один агрегат китайской сборки и мы перестали тратить деньги на кипяченную воду. Саню терзал один вопрос – жена просила привезти ей шубу, но это была не Греция, где за триста долларов можно купить меховую шкурку, а греческая часть Кипра. Мы ехали после соревнований в автобусе и обсуждали цены в ближайшей лавке. Я настаивала на том, что шуба за две тысячи долларов – а это была самая дешевая вещь - на хрен не нужна в Алма-Ате, где не бывает морозов, к тому же на эти деньги можно съездить в Тибет. Тренеры, сидящие за нами, дружно захихикали – небось, их тоже достают жены.
На другой день я вышла из зала, где проходил турнир, в холл стадиона, нашла розетку и поставила камеру на зарядку. И очень пожалела об этом, потому что в буфет выстроилась длинная очередь, в которой было много молодых французов. Двое из них демонстрировали любовь: парень легонько провел удар в прелестную головку девушки, а она с любовью ответила ему нежным ударом в грудь, задержав свою ножку в сантиметре от его кимоно.
В заключительный день соревнований автобус продержали у стадиона слишком долго и когда мы вернулись в отель поздно вечером, ресторан был закрыт. На Кипре много русских и русскоговорящих, и поначалу тренеры пытались уговорить администратора накормить спортсменов, ссылаясь на то, что это дети, хотя этими деткам уже легко можно было жениться. Тогда мы объявили, что снимем гостеприимный прием и завтра же передадим пленку на телевидение. Оператор включил камеру, на ней загорелся красный глазок и тут случился настоящий кипиш. Служащие отеля бросились отстаивать честь заведения. Двери ресторана были немедленно открыты, срочно нашлось, чем нас накормить. Толстая гречанка, якобы попавшая в кадр, перегородила телом вход и потребовала, чтобы мы стерли запись. Я подумала и туманно ответила: «Может быть…», и это было смешно, потому что на Кипре, похоже, нет даже собственной телекомпании.
У нас оставался один свободный день, чтобы снять город Лимассол и природу острова. С утра мы помчались к каменному замку с доисторической пушкой у входа. Ворота были открыты и мы решили снимать, пока никто не выкатился и не потребовал денег, но тут же в дверях показался мужичок. Я пошла к нему навстречу и, мучительно выстраивая в голове фразу на английском языке, попыталась объяснить, кто мы и что мы. Мужик прищурился, помолчал и вдруг спросил, понимаю ли я по–русски. Это был грузинский грек. Он рассказал, как попал на Кипр, как он живет и вкалывает, как его все достало и предложил съездить с ним в горы. Я позвала Саню, но мужик сказал - этого не берем. Видно, решил тряхнуть стариной и вспомнить русский язык. В этот же день мы поехали в горы, но с другим грузинским греком, который оказался другом одного из тренеров и приехал за нами на Лэндровере. Машина остановилась у входа в монастырь. Горы – так, одно название, сопки да деревца, а монастырь оказался роскошным. Там хранится икона, доставленная когда-то из Константинополя, но закрытая холстиной. Говорят, она имеет огромную силу и смотреть на нее нельзя. Наслушавшись легенд, мы сели в Лендровер и поехали в какой-то городок, где наших тренеров ждали друзья – бывшие сограждане. По пути мы остановились на обед у мрачной горной хижины. Сначала принесли слипшиеся макароны с редкими вкраплениями мяса и я решила, что на Кипре вообще жрать нечего, а когда мы наглотались теста, начался праздник. На столе возникли огромные куски мяса, зажаренные на углях, и прочие яства, нам предложили выпить молодого кипрского вина. Помню только, что крупные виноградины, растущие на низеньких кустиках, мы снимали, по дороге в горы. Помню, как мы торопились и мне все время подливали в стакан, а потом мы с Саней стояли у машины и думали – если вырвет, тренеры скажут, что мы неблагодарные журналюги, а значит, надо крепиться. Мы болтались на заднем сидении и просыпались только на кочках, в сознании была только дна мысль – не уронить на пол камеру. Так мы прибыли в городок, где в одном из дворов был накрыт богатый стол. И тут нам снова предложили молодого кипрского вина, но мы с Саней стонали и боролись с сушняками. Видно, это была последняя капля в моей бочке спиртного.
ТАИЛАНД – ЭТО МОРЕ РУССКИХ ТУРИСТОВ
Мы с оператором Владом снимали стилевой чемпионат Азии по каратэ и вечерами топтали тротуары Бангкока. На улице духота, невероятная влажность и нечем дышать, а в спортивном зале кондиционеры фигачат так, что ноги мерзнут, и чтобы не зачихать, приходилось несколько раз в день выходить из здания погреться. Мы застолбили точку на верхнем ярусе спортивного зала, откуда можно различать фигурки в белых кимоно и цвета тренерских костюмов. Такие соревнования проходят с раннего утра до позднего вечера и нужно иметь огромное терпение, чтобы все это запечатлеть на пленку. Через пару дней я предложила оператору такую схему: я смотрю на его ноутбуке «Интернов», а он снимает соревнования, зато вечером может пить пиво, но только так, чтобы каратэки этого не видели. –Но у меня зрение минус пять, - признался оператор, которому я до этой минуты говорила, кого снимать, а кого –нет. - Но цвета-то ты различаешь? - ехидно спросила я и посоветовала ему наблюдать за людьми в синих куртках. Во время боя тренеры садятся на стул и подсказывают своим спортсменам, каким приемом лучше уконтропопить соперника, а наши сэенсеи всегда в синих костюмах – в цвет флага.
По завершении крупных международных турниров каратэки по традиции устраивают грандиозные вечеринки, где собираются гранд-мастера, спортивные функционеры и спортсмены. Автобус вез команду из спортивного зала в отель, кто-то включил на мобильном знакомую мелодию, один мальчуган соскочил со своего кресла и стал танцевать в проходе. «Кара жорга» - танец не сложный, не требующий много места для исполнения, и тренеры стали звать в проход других ребят. Так они отрепетировали свое выступление на вечере, где собрались все участники турнира. Было много музыки и света, тайцы развлекали публику национальными танцами, австралийские мальчишки веселили народ тем, что били себя по лбу и падали солдатиком на пол, а когда закончился танец «Кара жорга», наши ребята спрыгнули со сцены, подбежали к столику вице-президента федерации каратэ, умоляюще сложили у груди ручки, и он, без долгих уговоров, по-мальчишечьи легко поднялся на сцену и выдал такой брейк, что весь зал долго аплодировал. Говорят, мир мужчин таков, что им постоянно надо доказывать свою силу, поэтому многие мужчины с детства мечтают облачиться в кимоно и заниматься единоборствами. Во времена Советского Союза каратэ в стране какое-то время было запрещенным видом спорта, но те, кто хотел заниматься этим боевым искусством, тренировались в подвалах, держа на случай прихода проверяющих в зале баскетбольный мяч или штангу. Нынешний вице-президент федерации каратэ когда-то замещал тренировки по каратэ тренировками на танц-поле.
В подарок за победу команды на чемпионате Азии по годзю кай каратэ – два дня отдыха в Патайе. Два часа в автобусе с кондиционером, и мы сидим на огромной деревянной веранде отеля на берегу моря. И я сказала оператору: мы - в раю, но тут кто-то выдернул из розетки вентилятор и в раю стало муторно-душно. Казахи привыкли утолять жажду горячим чаем, но, как на грех, в номерах не оказалось ни бойлеров с кипятком, ни чайников. Влад на целых два дня выпустил из рук тяжелую камеру и мечтал о холодном пиве, которое он непременно пробует во всех уголках планеты, куда его заносит операторская судьба. Мы вышли на дорогу и развернули карту, к нам тут же подкатил «тук-тук» и в открытом кузове повез нас в город, а Влад вспомнил, что в его крутом мобильном есть GPS-навигатор, он предусмотрительно забил точку, где находится отель, чтобы не заблудиться.
Тренеры каратэков перед поездкой предложили мне обратить внимание на то, что в Патайе много европейцев, которые на склоне лет оставляют свои семьи, женятся на молодых тайках и в срочном порядке производят на свет кучу малышей. А еще в Патайе много российских туристов: два российских телеканала, рекламные проспекты и объявления на русском языке – все это говорит о том, что тайский рай русским по душе. Мы шли по городу и встречали то смешанные евро-азиатские многодетные семьи, то русских. Нам надо было купить какой-нибудь нагревательный прибор – чайник или кипятильник. В семиэтажном магазине, где продается какая хочешь техника, мы с Владом увидели прикольный MP3 - плеер, и пока примеряли к нему всевозможные причиндалы, адапторы и флэшки, за нами выстроилась очередь русскоговорящих женщин, которые просили Влада укомплектовать и им подобные наборы. Мы потеряли на этом много времени, а пива-то Влад еще не пробовал. Мы стали ускоренно прочесывать этаж за этажом и оказались в полуподвале, где продается всякая хозяйственная дребедень. Я углубилась в торговые ряды, а Влад взял у кассирши ручку и на листке бумаги нарисовал электрическую розетку, написал букву W и цифру 220. Продавщица закивала головой и повела его в закуток, где стоял ...немалых размеров понижающий трансформатор. А я нашла на запыленных полках металлический термос и понесла его к кассе. Правда, он уже семнадцатый в моей коллекции термосов всех размеров.
Оказавшись на улице, мы стали думать, в какую сторону нам ехать и где ловить такси. Перебежав через дорогу, мы оказались у лавочки, где оживленно общались две тайки. Тут уж за карандаш взялась я, нарисовала стакан, кипятильник, провод, вилку и розетку. Рассмотрев мой незатейливый рисунок, тайка согнулась над коробкой с ширпотребом, долго рылась там, стоя в позе глубочайшего поклона, и вытащила с самого дна голубой матерчатый мешочек, в котором оказался кипятильник, только у нас на барахолке он стоит один доллар, а тут с меня взяли 300 бат – это целых десять долларов. Но разве тайцы виноваты, что казахов с рождения приучают утолять жажду горячим чаем?
На такси мы доехали до отеля, и Влад наслаждался пивом, но в программе был еще Сиамский залив. Мы пришли на берег ночью – у Влада не оказалось плавок для плавания, а я не хотела, чтобы кто-нибудь наблюдал, как поднимется уровень воды после моего погружения в морские волны. Плавать пришлось в футболке, которая наутро была все еще мокрой благодаря бешеной влажности. Майка как-то нехорошо попахивала, и тогда я предложила Владу посмотреть на море при дневном освещении, когда уже случился отлив. Да, ночью все было гораздо романтичнее- была луна, набегающие на берег волны и стоящие невдалеке от воды шезлонги. Днем же мы были слегка ошарашены открывшимися подробностями: морские ежи утыкали мокрый песок, маленькие медузы при легком прикосновении бессовестно писали на полметра в высоту, повсюду валялись крышки от бутылок и пустые пакеты, а невдалеке берег прочесывали металлоискателями тайцы. К нам подошел русский мужик и сообщил, что здесь босиком не ходят, и что нам крупно повезло, потому что мы не подцепили в качестве приключения на одно место морского ежа. Молодые каратэки радовались жизни в бассейне. Хорошо тренированные ребята так резвились, что загорающие дамы из отдыхающих по путевкам периодически срывались на крик. Два раза парни скинули в воду проходившую мимо девушку, которая жила со мной в номере. За неделю она так достала меня своим милицейским стуком в дверь отеля и шумными ночными бдениями с подружками по команде, что про себя я прозвала ее девочкой-прокурором. Девочка-прокурор искупалась так же, как и я, в майке, только я плавала без брюк. Она так и повезла домой несохнущие во влажном климате вещи.
До отъезда у нас в программе было посещение парка «Миллионолетних камней», причем название его написано на русском языке. Гигантские белые камни, выточенные морской водой в причудливые скульптуры утопают в зелени деревьев, повсюду ухоженные газоны, цветы, столики и скамейки, вольеры с животными, а посередине – крокодилы за толстым стеклом. Они валяются в воде и на кафельных плитах, им все по барабану, но худощавый таец в красной майке демонстрирует свою храбрость и панибратски тюкает их по носу. Говорят, в одном научном фильме рассекретили этих шоуменов: у крокодила чувствительно основание языка, и когда туда что-нибудь попадает, крокодил захлопывает пасть. Засовывая репу меж крокодиловых челюстей, тайцы держат наготове горсть песка. И когда голова уже на выходе из пасти, они кидают туда песок. Пасть захлопывается, зрители аплодируют. Был случай, когда со лба такого шоумена капнул пот, и крокодил свел челюсти раньше времени. Так что, будете в Патайе, сходите в этот парк полюбоваться на слонов и крокодилов.
Напоследок Влад напоследок развеселил меня тем, что ровно в 12 часов ночи поплелся в ближайший магазинчик, чтобы купить себе пива. Вечером он этого сделать не мог – по-видимому, был какой-то буддистский праздник и любой алкоголь был запрещен. Он постучался в мой номер, когда я ворочалась во сне после просмотра фильма о конце света и предсказаниях Нострадамуса, и спросил, не купить ли мне шоколадку. Выслушав в свой адрес все, что я успела подумать о нем в ту минуту, он пошел в магазин и стал плющить перед тайками-продавщицами свой крутой телефон, на котором крупно мигали цифры часов. Ровно в полночь ему удалось-таки раздобыть пару бутылок пива, а на другой день, пока устранялись технические неполадки в нашем самолете, четыре часа мы бродили по аэропортовским лавкам в поисках пива, которое Влад не успел попробовать в Таиланде.
СКАЗКИ ДУШКИНА
Анатолий Душкин – специалист по «черным ящикам», всю жизнь работает в алматинском аэропорту, что, правда, не придало ему особой серьезности и важности. Этот человек является еще и заслуженным инструктором по водному туризму Республики Казахстан, бессменным капитаном, заводилой, и мастером на все руки, потому что дед его был сапожником и научил внука строчить на швейной машинке. Водник должен уметь все – и катамаран отремонтировать, и подшить, где надо, и подклеить, где расклеилось, потому что от этого зависит жизнь водника. А еще он должен уметь смеяться, потому что люди унылые в такие приключения не играют. Как-то Душкин пришел на вечер выпускников в школу, где заметно постаревшие за последние тридцать-сорок лет мальчики и девочки вручили ему бумажную медаль «за постоянство», потому что у него пожизненно одно место работы, одна жена и одно увлечение.
Душкин шутит: цветных игрушек у нас не было, но детство было хорошее, потому что жил в районе элеватора, и рядом было озерцо. С пацанами мастерили плоты и все лето не вылезали из воды, а на суше играли в футбол, волейбол, баскетбол. Не обидел Бог и музыкальными способностями - учился играть на аккордеоне, вечерами с друзьями отрывался на танцплощадке, куда билет стоил пятьдесят копеек, а танцевали ребята на рубль каждый. Однажды Анатолий увидел по телевизору черно-белый фильм о группе, которая сплавлялась по реке Тунгуске, а в то время он ходил с парнями в горы. Пришлось искать книгу по водному туризму, потом на Медео собирали негодные надувные камеры, заклеили в них дыры да и поехали к реке Лене, зная только о том, что им предстоит пройти по воде более пятисот верст и причаливать на ночлег в безлюдных комариных местах. Был август, когда у нас разгар летнего сезона, а в Сибири вдруг выпал снег. Тогда новичкам повезло - они встретили опытных туристов и благодаря их помощи вернулись домой целыми-невредимыми. Теперь Анатолий Васильевич рассказывает свои истории у костра, и одна журналистка после похода в его команде написала в газете материал под названием: «Сказки Душкина».
Так начинались приключения молодого человека, которого мать мечтала видеть врачом, но он стал студентом Киевского института инженеров гражданской авиации и учился по специальности «радиоинженер по технической эксплуатации авиационного и радиоэлектронного оборудования самолетов и летательных аппаратов». И с тех самых пор ждет Анатолий Васильевич наступления весенних дней, когда первые чумазые ручейки пробивают дорогу на заколдобленном от бурого снега асфальте. Бросит спичку и наблюдает, как она идет, словно судно по бурной реке. Вот крохотная палочка обошла изгиб, зацепилась за сушу, оторвалась и закрутилась в бочке…Скорее бы лето, да на большую воду!
Все мы в нашей экстремальной юности ходили в походы и на восхождения в круглых очках сварщиков, потому что других в стране не было, пялили на головы каски строителей, а на ноги – «промокашки» за червонец, которые по случаю можно было приобрести в магазине «Динамо». Душкин закончил курсы инструкторов водного туризма и на берегу реки Лепсы в 86-ом оказались две группы из Алма-Аты и одна - из Омска, которые должны были пройти зачетный маршрут под руководством опытных капитанов. Когда случается переворот, все валят на капитана, но в тот раз оплошал именно кэп.
Судно вышло из-за поворота, и на его пути вдруг возникло поваленное дерево, перегородившее речку. В паводок вода большая, скорость судна приличная, и Душкин, впервые в жизни оказавшийся в такой ситуации, судорожно вспоминал, чему учили, а капитан, вместо четкой команды к действию, закричал: «Все, пропали!» Вода втащила катамаран в растопыренные ветки, судно ударилось о ствол и сделало сальто, а на борту было 300 кило груза и четверо туристов. Душкина ударило каркасом по каске, и он помнит, как ушел под воду, потом вынырнул и понял, что дышать может, но ничего не видит, и только где-то внизу светилась узкая полоска света. Это мотоциклетная каска села на его голову по самые гланды. Вода раздевает в пять секунд, и трикотажное синее трико со вздутыми коленками присвоила река, и вот тут Анатолию стало страшно. Однако его учили, что страшно может быть в городском автобусе, где ты не можешь повлиять на водителя, а к сплаву все тщательно готовятся, оценивают свои возможности, группа репетирует на берегу, прорабатывает движения и все возможные ситуации - ты табанишь, ты гребешь, но река всегда вносит свои коррективы, к которым ты можешь быть не готов.
Ходили как-то «тройку» на Чарыне, и случилась тяжелая чалка. Только закрепили первый катамаран, как второе судно ударилось о камень и в воду выпал человек. На первом катамаране все в голос кричат: «Морковка!» - это аварийно-спасательное средство, веревка, за которую хватается упавший в воду, а девочка –новичок со второго катамарана растерянно отвечает: «Овощи-то все у вас!»
Обычно в октябре водники делают закрытие сезона, сплавляясь по Чарыну или Чилику. Чарын - река не горная, но с норовом. Пошли на катамаране от Актогая до Кегенского моста, и вот причалили к берегу, и замерли – берег изрыт воронками, стоит сгоревший лагерь, два бэтээра, а на столбе надпись: «СССР». Охренеть!!! Видать, в другой поток времени попали, - решили туристы, но откуда тогда джип? А на этой машине разъезжала киногруппа режиссера Кончаловского, который снимал в наших местах фильм про войну в Афганистане.
На Чарыне в 2006-ом алматинцы вместе с водниками из Томска, Кемерово и Новосибирска проводили регату и мастер – класс, а Чарын в мае с его порогами – это чистая «шестерка». Капитан Душкин ругал себя за то, что не просмотрел всю траекторию движения на втором Броненосце. Прошли первую «бочку», вторую, третью, и уже слышится чей-то радостный возглас, но тут возникает еще одна, четвертая «бочка», и судно кильнуло так, что целых восемь километров мастера не могли причалить к берегу, так и боролись с рекой, зацепившись за катамаран.
Река Коксу Джунгарская течет в трехстах километрах от Алматы, а названия порогов здесь говорят сами за себя - Драконья пасть, Зубная щетка, и трудно было отказаться от приглашения Анатолия Васильевича, который проводил международные соревнования. В 6.30 подъем под незабвенную минусовку «Дом восходящего солнца». В лагере разложили вдоль берега рафты, катамараны, каяки и байдарки, на которых команды должны были проходить дистанцию. Мы с оператором спустились к порогу и устроились с камерой на огромном выступе. Первые два судна – это разведчики, остальные наблюдают. Чтобы правильно войти в порог, надо слаломить, потом судно напарывается на скалы и встает «на попа», люди отталкиваются от них веслами и их несет дальше, разворачивает вперед спиной, крутит и колбасит, и я вспоминаю, как один раз в жизни подписалась на такую авантюру. Приключение на реке в Эквадоре оставило след в моей памяти: чумовые лица и квадратные глаза сидящих на судне, посиневшие пальцы, вцепившееся в весло, которое ни при каких обстоятельствах нельзя выпустить из рук, мокрый от пяток до подбородка гидрокостюм, недобрая улыбка – от уха до уха - гида и его вопли: «Фастер, гайс!» Река относительно спокойна там, где ее берега раскинуты далеко друг от друга, но только ты расслабился и подпустил надежду на выживание, как русло сжимают скалы, и в эти мгновения в голове бьется одна мысль: «Копец»
На Коксу мне, по-хорошему, тоже надо было сесть на борт и симулировать сплав по реке пятой категории сложности, но я мудро ограничилась тем, что нацепила на голову каску и выпала на камеру из кустов, как-будто только что причалилась. А вечером снова были сказки Душкина, и на этот раз он поведал историю о том, как во время экспедиции по Коксу один участник сломал себе ребро веслом, другой повредил колено, а посадка на судне как раз была коленная, сам Анатолий Васильевич вывихнул палец и не мог полноценно работать веслом, и вот причалились они перед порогом Пропеллер и думают, завершить уже экспедицию или испытывать судьбу дальше. Вдруг в ночи несколько голосов затянули песню про то, как «по полю танки грохотали», тогда капитан Душкин приказал сушить весла и вызвал машину, чтобы вернуться в город.
Чисто теоретически, вода должна течь, прибавляя в казну государства доходы. В радиусе 200 километров от Алматы такое количество рек, что ходить бы по ним и ходить. В советское время водный туризм в Казахстане был одним из самых развитых видов туризма, водники успешно выступали на всесоюзных и международных соревнованиях, проводились массовые походы по рекам. Так были освоены реки пятой и шестой, высшей категории сложности - Тентек, Коксу, Лепсы, Чарын. Теперь по ним ходят энтузиасты, а про Душкина говорят, что на нем держится весь казахстанский водный экстрим, потому что Анатолий Васильевич искренне верит в то, что это - лучший вид туризма, не надо упираться, поднимаясь в горы, а на плечи не давит 20-килограммовый чувал.
САНЯ ВАННА
Она могла бы пронести факел белой Азиады 2011 года. Она могла бы при жизни получить орден «Курмет». Ее называли хозяйкой Чимбулака, и она стала легендой Мекки наших горнолыжников. Близкие люди звали Александру Ивановну Артеменко Саня Ванна, баба Шура, кто-то называл ее кошмар-апа, потому что немилосердно гоняла «чайников» с утоптанной трассы широкой снежной лопатой с криком: «У, вражий дух, куда поехал?!» Саня Ванна ушла на 83 году, посвятив всю свою жизнь горнолыжному спорту.
На лыжах Саня Ванна стояла до последнего, а теперь на фасаде гостиницы на Чимбулаке висит табличка с именем первой посланницы Казахской ССР на зимние Олимпийские игры в Кортина д, Ампеццо в 1956 году. Александра Ивановна Артеменко - многократный чемпион СССР, Заслуженный мастер спорта, Заслуженный тренер РК, она подготовила более 30 мастеров спорта и 11 чемпионов СССР. Артеменко осваивала склоны Чимбулака, когда базы, в нынешнем понятии, не существовало. Была гора, с которой можно было катиться 3,5 километра, а когда на соревнования приезжали горнолыжники из других городов страны, они базировались на турбазе Горельник.
Когда-то на западе США появилась «Солнечная долина» с первыми в мире кресельными подъемниками, а сибирская девчонка Саша Артеменко, которая с малых лет бегала на лыжах в лес по дрова, в юности посмотрела фильм «Серенада Солнечной долины», героиня которого с американским размахом блистала на склоне. Саша вышла из кинотеатра и сказала себе - я буду так кататься. И когда она осваивала технику горных лыж на допотопных деревяшках, то отсутствие учителей и снаряжения восполнялось ее невероятной волей. Как говорится, гвозди бы делать из таких людей…
Родилась Александра Ивановна Артеменко в Артемовске, в Красноярском крае, в большой семье, где все с детства были приучены к труду. Когда во время революции дом пришли раскулачивать, родители затащили единственную корову на лодку и уплыли вниз по реке, а бойкая Саша собрала братьев и сестер, уложила их штабелями на запасы картошки и стала просить уполномоченных советской властью дяденек, чтобы не трогали картоху, потому что есть больше нечего, но получила удар мужицким сапогом по голове и долгое время у девочки была амнезия. Потом началась война и Саша пришла в военкомат, выдав себя за парня, она была готова даже сбежать из дома, чтобы добраться до линии фронта и бить врага, но милиция вернула девушку в родительский дом. Отца и старшего брата забрали на войну, а их, детей, было восемь ртов, вот и приходилось ходить в тайгу по грибы да ягоды, огород копать, потом полоть грядки, а зимой на старых лыжках добывать топливо. Саня Ванна рассказывала, что после войны сказала матери - хватит пахать, пора учиться, и поехала в Томский топографический техникум, познакомилась с ребятами, и один второкурсник предложил шустрой и выносливой Саше выступить на соревнованиях. Она получила на складе лыжи, ботинки, до полуночи подгоняла ременные крепления, а утром побежала эстафету. Там выступали мастера спорта, а у нее без конца ремешки отвязывались, и все равно она прибежала на финиш третьей. Ее позвали в спортивную секцию, потом взяли в сборную области, а в двоеборье тогда устраивали пятикилометровую гонку и слалом, так вот Саша проходила дистанцию на гоночных лыжах и на них же катилась с горы. Лыжи на спуске неизменно отстегивались, она падала, но каждый раз доходила до финиша любой ценой.
После окончания техникума Артеменко направили в Новосибирское аэрогеодезическое предприятие, а чтобы никуда не сбежала, избрали председателем областного Совета «Искра», но Александре не сиделось в тепле, ей быстро надоело рисовать карты и хотелось поскорее выбраться на полевые работы, она рвалась в изнурительные походы и поехала за приключениями в топографическую партию в Ачинск. Любого мужика могла отпугнуть ледорубом, прицелившись в переносицу, была быстрее и проворнее остальных. Все идут маршрут за три часа, а она пробегает за полтора, несется впереди, берет высотные отметки, все туда, она - оттуда, а питались тогда похлебкой, сваренной из ржаной муки, и отощала Саша так, что портки на ней еле держались. Когда потеплело, вырос дикий лук и чеснок, а другие продукты были на нуле. Худая и изможденная, приехала она под Новый год на первенство Сибири и Дальнего востока. Спортсмены два месяца готовились на сборах, а Саша, полуголодная, обессиленная тяжелой работой, каждый день в обеденный перерыв вставала на лыжи и бегала, но кому многое дано, с того много и спросится. Ей предложили пробежать на соревнованиях 5 километров, да что уж там, давай, беги и эстафету, да и десятку сможешь, и, кстати, в слаломе надо бы выступить. Кто-то дал ей на время свое снаряжение. Забралась Саша на гору, встала на лыжи, подумала, только бы ветер ее не сдул, оттолкнулась, и по двум попыткам у нее получился второй результат.
- Врешь, вражий дух, не уйдешь! Да на таких лыжах вообще можно творить чудеса, - рассказывала она, - я как влупила и привезла первый результат, а там такие крутые разодетые спортсмены были!
Потом поехала на сбор в Кировск, добиралась десять суток, простудилась и с температурой вышла на старт. За год до этого в Кировске в лавине погибли одиннадцать ребят. На этот раз наст был спрессованный, но снега было очень много, однако спортсмены уверенно поднимались к началу трассы. Когда Саша дошла до середины дистанции, послышался треск, снег скатертью сморщился под лыжами, она резко взяла вправо и видела, как мальчишка из Красноярска помчался по прямой вниз, но вот путь Саше перекрыла широкая трещина. Успела подумать, что если упадет в нее, то лавина накроет, надо бы перескочить, но одна лыжа вдруг встала вертикально и Саша оказалась в капкане. Лавина спрессовалась быстро, но носок лыжи торчал на поверхности, и Сашу откопали, а мальчика - нет. В той лавине погибли и другие спортсмены, а Артеменко долго лежала в больнице с разрывом легкого, но надо было выступать на первенстве России. Она рассказывала, как подошла к старту, слабая и нездоровая, но толкнулась и тут же забыла про боль. А тренеры спрашивали друг у друга: «Это кто, кто, Артеменко едет? Лихо!» Саша заняла третье место и ее взяли в сборную России. В 1951 году Александра приехала в Алма-Ату на чемпионат СССР в составе сборной России. Она решила учиться в физкультурном институте и ленинградцы звали ее к себе – такие результаты обеспечивали Саше поступление без экзаменов в ведущий вуз страны, но она решила, что лучшего места для тренировок, чем гора недалеко от Алматы, ей не найти. Поступив в Алматинский институт физкультуры, она подрабатывала и помогала своей семье. В 52-ом году на чемпионате Советского Союза она выиграла две серебряные и две бронзовые медали, получила звание мастера спорта СССР, в 53-ем Александра Артеменко стала чемпионом страны и оказалась в составе сборной СССР.
В Государственном архиве кино-фотодокументов и звукозаписей сохранились черно-белые кадры, где молодая Александра Артеменко лихо рассекает по склону, технично огибая вешки. Она катится с той самой горы, на которой проведет долгие годы своей жизни. Летом вместе с ребятами из секции она скинет в общий котел « десять рубликов» на продукты, будет жить в палатке и чистить гору от камней, чтобы подготовить склон к зиме. Осенью, как только в горах ляжет снег, начнутся тренировки на лыжах. Нет еще ретраков, и каждый раз перед соревнованиями Саня Ванна будет выстраивать в шеренгу сотрудников горно-спортивной базы «Чимбулак», которые дружно будут утаптывать склон перед стартом. Рано утром, пока все еще мирно посапывают под одеялами, баба Шура поднимется на Талгарский перевал, покатится вниз с ревизией, устраняя огрехи трассы с помощью снежной лопаты. Она пользовалась ею каждый раз, когда ушлые туристы пересекали черту дозволенного и под шумок надеялись прокатиться по подготовленному для спортсменов полотну. В эти минуты Александра Ивановна превращалась в кошмар-апу, а на язык она была остра. Саня Ванна рассказывала, что всегда и все говорила людям в глаза, даже чиновникам от спорта, за что ее не все любили и часто наказывали на соревнованиях. К тому же хронометры в ее время были ручные, далеко не самые надежные, и ошибки в подсчетах секунд, конечно, бывали. Но как бы ни было, Александра Артеменко стала первым чемпионом СССР в Казахстане среди всех видов спорта. В 56-ом в олимпийскую сборную Союза были включены легкоатлет Евгений Кадяйкин и горнолыжница Александра Артеменко. Спустя сорок с лишним лет она вспоминала, как вышла на старт: вот циферблат, вот шлагбаум, услышала команду «Фаер!», прошла шесть-семь ворот и со всех сторон послышались крики: «Цурюк, цурюк!» Ну, - думает, - хорошо, значит болеют. А когда поняла, что что-то не так, галопом побежала наверх, к старту, и потом о ее крепких ногах ходили легенды. Знал бы кто, сколько километров намотали эти ноги по таежным сопкам и горным тропкам! И Артеменко была уверена, что преждевременный старт ей приписали. Видно, было у нее еще одно предназначение – учить других. Долгие годы Артеменко преподавала в школе, как она говорила, «верхнего спортивного мастерства», подготовила 11 чемпионов СССР и 32 мастера спорта, была старшим тренером сборной Казахстана, а уже в солидном возрасте в качестве инструктора ставила на лыжи новичков. Раньше на Чимбулаке проводились соревнования на призы старейшей горнолыжницы Казахстана Александры Артеменко. Она выходила на построение в спортивной куртке, в видавшем виды красном «петушке» и приветствовала спортсменов: «У вас есть все: и современные канатные дороги, и великолепное снаряжение, и пусть на вашем пути вам поможет великий дух гор, дух Шамбалы!»
Были у Сани Ванны верные друзья, которые прошли вместе с ней часть пути в горнолыжном спорте. Володя Юн познакомился с ней, когда она приезжала на базу, построенную руками любителей-горнолыжников под Карагандой. Там впервые Володя «плугом» спустился с сопки, а в 74-ом он прибыл в Алма-Ату с твердым намерением овладеть горными лыжами, поднялся на Чимбулак и в поисках снаряжения и постучал в один из четырех деревянных домиков, где для спортсменов стояли двухъярусные солдатские койки. В комнате сидели две Таньки - племянница Александры Ивановны и будущая жена ее племянника. Девчонки брякали на гитаре, Володя послушал, взял в руки инструмент и запел, тут открылась дверь, в нее заглянула Саня Ванна – ну-ка, парень, зайди сюда! На другой день обе Таньки и Александра Ивановна уехали в Россию на соревнования, а Володе оставили ключ от домика, велели жить, кататься и охранять снаряжение. Юн стал хорошим горнолыжником, одним из первых освоил фристайл, много лет проработал на Чимбулаке, был даже директором, и все, что связано с горными лыжами, ассоциируется у него с образом Александры Ивановны Артеменко. В результате их дружбы родились две песни, которые мы до сих пор поем на встречах горных людей. Володя Юн берет гитару, и мы подпеваем: « Летят по склону мои лыжи, на виражах чуть-чуть звеня, и снег веселый, мягкий, рыжий обнимет ласково меня». А Сане Ванне Юн посвятил такие слова: « Я тоскую о лыжах, снега хочется мне, скрип веселый услышать при огромной луне. Звезды сыпятся с неба, нагадают обман, как прекрасен и легок Чимулака туман».
Теперь на Чимбулаке проводятся соревнования, посвященные памяти Александры Артеменко. Стоят на построении мальчишки и девчонки, парни и девушки, упакованные по последнему слову горнолыжного спорта. Они поднимутся на старт по канной дороге, их результаты зафиксирует современная электроника. А ведь когда - то горные лыжи представляли из себя мучительное вытаптывание тропы вверх по заснеженному склону с лыжами на горбу и очень недолгий спуск, потом на смену дереву пришел пластик и брюки-эластик, а для нас часть этой истории – еще и наша баба Шура.
ЦЕНА ПОБЕДЫ
К 80-летию Урала УсеновичаУсенова федерация альпинизма заказала фильм об экспедиции на пик Победы 1955-го года. Тогда из двенадцати человек выжил один – наш герой. Чтобы начать съемки, мы, с помощью главного тренера ЦСКА по альпинизму Ерванда Ильинского, нашли на складах допотопное снаряжение – штормовки, брюки, кошки. Потом, имитируя действия первооткрывателей Тянь-Шаня, Денис Урубко копал для нас пещеру в толще тяжелого весеннего снега, скопившегося у обочины дороги, ведущей от Туюксу к Мынжилкам, потом мы отвезли нашего знаменитого деда на Чимбулак и за накрытым столом записали его рассказ, а на другое утро собирались подняться на ледник Туюксу и снять там несколько сцен. Начальник республиканского спасательного отряда Алихан Кобжанов попросил своих тренированных ребят поработать с нами, и мы на УАЗике приехали на ледник. Парни облачились в брезентовые одежды, надели старинные ботинки – шекельтоны, а поскольку шнурки от времени сгинули, они подволакивали ноги, двигаясь по леднику. Надо было «упасть» в трещину и показать оборвавшиеся на ее краю следы, надо было топтать тропу в снегу, а потом мы должны были снять связку, в которой один из троих падал от истощения. Мы установили камеру на приличном расстоянии от группы и я кричала, что есть мочи: «Пошли на нас, тяжело пошли,» - и это им удавалось, потому что скукоженные от времени и длительного пользования ботинки были не завязаны. «А теперь средний - упал!»- и тот, что шел в середине связки, остановился и крикнул мне в ответ: « Я, что-ли?». Пришлось остановить съемку и вернуть группу в исходную позицию. И вот они опять идут, тяжело ступая, и средний, готовясь к падению, автоматически подтягивает на коленях брезентовые брюки. И снова стоп, и еще несколько раз он вставал коленями на снег так, словно пытался устроиться поудобнее. Наконец, мы сняли и этот сюжет, и фильм «Цена победы», который нам помогали снимать альпинисты и спасатели, демонстрировался на телевидении.
Тянь-Шань раскинулся на Евразийском материке на многие сотни километров. Центральная, наиболее труднодоступная часть, долго оставалась загадкой для географов.
Высочайший массив этой горной системы расположен в хребте Кокшаалтау на границе Киргизии и Китая. В 1931 году с вершины пика Хан-Тенгри, который возвышается в хребте Тенгри-Таг, гору увидели участники научной экспедиции под руководством Погребецкого. В 38 –ом трое участников московской экспедиции Летавета взошли на высшую точку массива, а в 43-ем топографическая экспедиция инженера Рапасова установила, что высота этой гигантской горы 7439 метров. В честь победы в Великой Отечественной войне ее назвали пиком Победы.
Первая казахская экспедиция на пик Победы 49 года была неудачной. В 1955 году к подножию горы подошли две экспедиции - команда Казахского клуба альпинистов под руководством Евгения Колокольникова собиралась совершить восхождение через перевал Чон-Торен, а узбекская команда ТуркВО под руководством Владимира Рацека намеревалась подняться на вершину с другой стороны, с перевала Дикий. Ни о каком официальном соревновании между командами не было и речи, однако тот не спортсмен, кто не стремится быть первым. Шла уже вторая половина августа, когда команда клуба альпинистов вышла на маршрут. За пять дней группа под руководством Шипилова поднялась до высоты 6700-6900.
- Снег был плохой, фирн не держал и мы шли, проваливаясь по колено. Не могли найти подходящее место для ночевки и нам пришлось прислоняться к гребню, - вспоминал Урал Усенович, - поэтому палатка Шипилова оказалась на веревку ниже нашей. На пятый день отказали примуса, отказала и немецкая рация.
В 88-ом сборная Союза перед Гималайской экспедицией на Канченджангу совершала траверс двух соседних пиков – Победы и Военных топографов. Известный альпинист Валерий Хрищатый обнаружил лагерь экспедиции 55 года. В разорванной палатке он нашел дневник одного из участников: серая в линейку тетрадь без имени автора дневника пролежала на горе 33 года. В ней были строки: « 5 июля. Получили неприятные известия. Рацек вышел раньше нас в район пика Победы. У него большой караван- 70 лошадей и 50 человек. У нас 30 лошадей и 20 человек». Было ясно, что со дня на день в горы придет осень со всеми вытекающими последствиями – туманом и снегопадами. Следующая запись была сделана перед самой трагедией: «Вчерашняя работа на высоте дает себя знать. Мы медленно ползем вверх. Наше желание достичь сегодня высотного гребня нереально. Разбили лагерь. Сказывается высота - головная боль, плохой сон».
Они были первыми. Они месяцами пробирались к своим вершинам, они торили тропы для лошадей, которые гибли в пути от нагрузок и холода. Долгие годы шла подготовка казахских альпинистов к восхождению на Победу, команда была усилена российскими горовосходителями, но попытка взойти на семитысячник без достаточной акклиматизации кончилась бедой. Непогода убила одиннадцать из двенадцати участников восхождения.
- Я проснулся, отгреб снег от выхода, поправил стойки палатки и говорю, ребята, погода-то ухудшилась, - рассказывал Урал Усенович. - Тогда поднялся Боря Сигитов и мы вдвоем стали отгребать от палатки снег. Руководитель группы Шипилов дал команду дежурить, охранять палатки, а когда люди стали замерзать, он велел копать пещеру.
Расстояние по карте между двумя пятитысячными перевалами – Чон-Торен и Дикий, охватившими массив Победы с двух сторон, равно 20 километрам, но альпинисты ходят не по прямой, а по рельефу, наматывая десятки километров и подолгу находясь на высоте. Недостаток кислорода вызывает стресс, ведет к серьезным нарушениям в работе организма, отрицательно влияет на деятельность мозга. Выживает тот, кто заставляет себя двигаться, работать, а значит, адаптироваться к высоте, которая в ту ночь упорно вычеркивала, выдавливала людей из жизни. Давление упало так, что из 12 мужчин двигаться могли только двое.
- Акишеву стали надевать пуховку, а он сопротивлялся. Суслов, Анкудимов и Акишев стали задыхаться и порезали свою палатку по коньку ножом. А Пашка Черепанов говорит мне - Урал, найди мои шекельтоны, я тебе тысячу рублей дам.
Это было мощное вторжение циклона, валил снег, и ту ночь надо было переждать, пережить, перебороть страх, пересилить панику. Но что-то словно отключилось в механизме команды, сломалось, и вместо того, чтобы объединить усилия и заставить механизм работать, один за другим из него вылетали винтики. Кто не бывал в горах, вряд ли может представить себе снегопад с большой буквы, когда мир становится абсолютно белым, когда одежда напитывается влагой, когда от наваливающегося снега гнутся стойки палаток, когда природа замирает перед тем, как горы начнут с грохотом избавляться от тяжести лавинами. Такая страшная ночь застала группу Шипилова, но одни выживали в ней, орудуя лопатами, а другие потерялись в этом кошмаре. Когда наступило утро, Шипилов приказал Борису Сигитову и Уралу Усенову спускаться за помощью. В их связке оказался и Суслов, а Гончарук, Селиджанов и Рыспаев тоже собирались идти с ними, но в последний момент решили остаться в пещере, побоявшись погибнуть в пути.
Начали спуск втроем, шли весь день. Суслов был привязан в середине, часто срывался, падал, а во время ночевки, которую пришлось устроить прямо в снегу, Усенов увидел, что Суслов бродит вокруг.
- Я спрашиваю, ты чего, Женя? - Да вот, понимаешь, замерз, - и весь дрожит. Я разбудил Борю, предложил потихоньку двигаться и держаться чуть левее, и все-таки мы ушли в сторону Китая. На нашей стороне скалы темнее, а на китайской - более желтые, и нам пришлось снова подниматься вверх, чтобы дальше двигаться в правильном направлении.
Суслова покинули силы, он уже не мог самостоятельно подняться на гребень и мы его вытянули наверх. Он опять упал на колени, а я смотрю, руки у него белые. Оказывается, он рукавицы потерял. Я надел ему на руки шерстяные носки и говорю – Женя, вставай, а то мы погибнем. - Знаю, говорит, Урал, и стал бурчать, бредить, носом пошла кровь и около полудня он умер. Он был здоровый, сильный мужик, настоящий богатырь, и на медосмотре все женщины любовались его красотой. Положили его в спальник, холм сделали. Боря Сигитов говорит, ты оставайся, а я пойду на спуск. На ногах у нас были вибрамы, а кошек не было, и я предложил спускаться вдвоем, в связке, но мы боялись не найти потом тело. Я сутки просидел рядом, потом решился на спуск. Среди порывов ветра слышал крик, а когда спустился на 5800, увидел следы Бориса и борозду в снегу, оставленную его ледорубом. Попытка самозадержания… Неужели он сорвался?
Всю ночь с 22 на 23 августа Усенов двигался, проваливаясь по пояс в снег, по леднику Звездочка, в сторону базового лагеря, который стоял на слиянии ледников Звездочка и Южный Иныльчек. А утром со своего маршрута команда ТуркВО разглядела точку, которая отчетливо была видна на снегу. Точка двигалась, в потом ее вдруг не стало, и узбеки сообщили об этом по рации в базовый лагерь казахской экспедиции, где на поиски снарядили альпинистов Семченко, Тородина и Шевченко.
Урал Усенов уже почти вырвался из лап смерти, пережив бурю и несколько холодных ночевок, он все еще спешил в лагерь, чтобы сообщить о случившемся и помочь тем, кто остался наверху. До спасения было рукой подать, но голодный и вконец обессилевший, он не разглядел закрытую снегом трещину. Эта ловшука оказалась самым тяжелым испытанием в его жизни. Изнутри трещина была похожа на пузатый самовар, а если бы она имела форму конуса, это был бы конец. Поначалу от страха он кричал, потом собрался и решил достойно встретить то, что приготовила ему судьба. С одной ноги во время падения слетел ботинок, и пальцы быстро почернели, но в руке остался ледоруб, которым он выбил нишу в боковой части трещины. В этой преисподней Усенов провел 26 страшных часов, пока 24 августа, в полдень, следы на снегу не увидели те, кто вышел из базового лагеря на поиски. А в 56-ом на могиле Гончарука он сказал себе, что должен дойти до вершины пика Победы. Уал Усенов был удостоен золотой медлали чемпионата СССР и это была не только его награда, но и награда его друзей, которые погибли в 55-ом. И всю жизнь Урал Усенов дружил с сыном своего пропавшего на Победе друга Бориса Сигитова Володей Сигитовым.
В КАРАКОРУМ, И БЕЗ ГИТАРЫ?
Летом 2007-го сборная по альпинизму в третий раз направилась под вторую вершину мира К2. Для казахстанских горовосходителей это целомудренная вершина-девственница: за всю историю на тот момент на ней побывали только два человека с голубыми паспортами – это Анатолий Букреев и Владимир Сувига. На этот раз казахи отправились под К2 со стороны Китая и компания-спонсор организовала доставку спортсменов в Каракорум на джипах. Журналисты должны были зафиксировать факт прибытия альпинистов во вторую горную систему мира, а машинами управляли симпатичные ребята из технической службы крупной моторной компании. Мы собрались в условленном месте еще до рассвета и я призналась Казбеку Валиеву, который возглавил автомобильную часть экспедиции, что хотела взять с собой гитару, но побоялась, что из-за плотной загрузки джипов он наденет мне ее на голову.
– Ты совершила ошибку, - улыбнулся Казбек, купишь инструмент в Кашгаре. Нас рассадили по машинам и я оказалась в джипе, за рулем которого сидел знаменитый врач - травмотолог Анатолий Чучуло. Мы тронулись в путь, пересекли киргизскую границу и пылили до Нарына в сопровождении машины ГАИ - в кои веки ехали, как белые люди, и все нас пропускали. В Нарыне мы узнали, что китайцы запрещают провозить через границу продукты питания и оставили мясо и колбасу у братьев-киргизов в холодильниках, а это был высотный продукт для альпинистов. Проторчав несколько часов на перевале Торугарт, въехали в Китай. Знаковым местом на нашем пути был город Кашгар, известный со времен Великого Шелкового Пути. У нас было три часа на то, чтобы попытаться найти гитару и купить сувениры, а альпинистам за это время надо было запастись высотными продуктами, что в Китае сделать совсем непросто. В результате мы нашли лавку, в которой висели покрытые вековой пылью инструменты, явно не пользующиеся популярностью в этой стране, так как большей частью у каждого из них не доставало струн, а команда помчалась по магазинам.
Вечером мы толпой сидели за столиком в китайском ресторане, официанты приносили микроскопические плошки и ставили на стеклянную крутящуюся часть стола. Те, кто заранее не научился пользоваться палочками, ушли голодными – пока крутится столик и мимо твоего носа скользит блюдо с едой, надо успеть прицелиться, попасть и сделать захват. Я несколько недель жила в Китае во время зимних Азиатских игр и успевала выполнить операцию «перехват», но не у всех альпинистов это получалось, так что им оставалось идти в отель и догоняться китайской лапшой, припасенной для высоты.
Несколько дней мы обозревали просторы соседней страны, наблюдали бурю в пустыне Такла-Макан, проезжали через поселки с глинобитными хижинами, жители которых ездят в повозках, запряженных осликами. Я снимала из окна машины, высовывалась в люк на крыше, но мы ехали по много часов в день и от нечего делать я рисовала в своем блокноте, а когда мне хотелось петь, я спрашивала водителя, не потерпит ли он немного вокала. И доктор терпел, а за это я протягивала ему с заднего сиденья горсть орешков и кураги. Днем мы переговаривались по рации с другими экипажами, а вечерами собирались все вместе и пели хором. Нам не хватало гитары и я вспомнила, как прилетела однажды на ледник Северный Иныльчек без инструмента, но тогда нам несказанно повезло, потому что на чьей-то прошлогодней стоянке мы с ребятами нашли сломанную гитару, подобрали ее, притащили в свой лагерь, отремонтировали с помощью длинных щепок и репшнура, а потом оставалось только приноровиться к реанимированному инструменту и извлекать из него звуки.
К вечеру четвертого дня мы оказались на последнем рубеже перед местом, где альпинисты должны были пересесть на верблюдов, а нам надо было разворачиваться и ехать домой. Когда машины не могли преодолеть поперечную промоину, мужики подкладывали под колеса камни, но вот слева от дороги встал склон горы, справа грохотала огромная река, а впереди на дороге возник оползень. Со склона текла вода, поток подмыл почву и она выплеснулась на грунтовку, и все бы ничего для восьми «Лэндкрузеров», но в нашей автоколонне был нанятый китайской турфирмой грузовичок, который вез две тонны экспедиционного груза. Автомобиль с задним приводом на маленьких колесах вряд ли самостоятельно смог бы преодолеть такую преграду, а если бы его снесло в реку, то помочь ему никто бы уже не смог. И вот все мы высыпали на дрогу и стали наблюдать, как первая машина нырнула в грязь, ушла в это месиво по самые пороги, но упорно приближалась к дальнему краю оползня и водитель сообщил по рации, что под грязью есть еще и яма. Мы запрыгнули в джипы и перебрались через оползень, а грузовик тянули тросом. И вспомнился анекдот про то, как провожали в далекие края тещу. Порвали два баяна. Когда грузовик оказался на твердой поверхности, из кабины выпрыгнул водитель. Он снял мокрую от пота кепку и мы выслушали длинную тираду на китайском языке. И хотя для нас это была чистая тарабарщина, по интонациям мы поняли, что водила имел всех, кто его нанял для доставки грузов в Каракорум, а также всех их родственников.
На очередном погранпосту мы простояли несколько часов, пограничники ходили вдоль автоколонны, заглядывали в багажники, а из нашей машины они вытащили самый маленький рюкзак, в котором была видеокамера и фотоаппарат. Вывалив все это на траву, они обнаружили и мой блокнот с рисунками. На одной странице я начертила схему своего дачного домика, а он имеет форму пирамиды, к которой я пририсовала пристройку. Китайцы решили, что это схема стратегического объекта и мне пришлось на пальцах объяснять нашим гидам, что у меня такой странный дом, который я пыталась усовершенствовать хотя бы на бумаге.
Уже после полуночи мы достигли места ночевки. А утром на все - про все у нас было не больше четырех часов - на 12.00 был назначен отъезд, а мне надо было снимать и фотографировать, поэтому я встала пораньше. Выхожу из палатки, а вокруг, куда хватает глаз, ровное плато в окружении гор. Делаю несколько шагов в поисках прикрытия и вижу, как издалека к лагерю идет Казбек. Я развожу руками – где присесть-то? Он показал рукой куда-то за спину и я пошла в том направлении. Действительно, недалеко от палаток начинался спуск к реке, которая рассекала ущелье и там было, что снимать. Вынырнув оттуда с видеокамерой, я увидела мираж: прямо с линии горизонта один за другим возникали верблюды и караван медленно приближался к нашему лагерю. Погонщики связали их и принялись делить грузы, альпинисты хлопотали у своих баулов, хватало работы и журналистам. Я пыталась сделать крупные планы, подкралась к одному лежащему верблюду и вдруг увидела в объектив, как он собрал губы в куриную гузку для плевка и повернул голову в мою сторону. Я успела отскочить и назло этому вредному кораблю пустыни сняла крупным планом вид сзади. Круглая задница, облезлый хвост, а под ним то, из чего в старом анекдоте в Испании готовят традиционное блюдо «Коррида», но не всегда побеждает тореадор...
Потом мы сфотографировались на прощанье и разъехались в разные стороны – мы на джипах в сторону Кыргызстана, альпинисты – на верблюдах в сторону второй вершины мира К2. Кузов грузовика был пуст, но назад ему надо было уже не спускаться вниз по дороге через оползень, а подниматься и тут порвали еще три троса. Потом были огромные перевалы, а поскольку джипы шли в колонне, никто в ее середине не мог ни увеличить скорость, ни притормозить. Впередиидущие машины поднимали завесу пыли, из которой возникали огромные фуры, и жилы на руках нашего казалось бы, невозмутимого водителя вздулись от напряжения. Я сидела сзади и пыталась разглядеть на серпантинах этой горной дороги, щедро посыпаемой сверху камнями, встречные машины и предупредить водителя, зато когда мы спустились в долину и пересчитали все автомобили в колонне, мы включили на всю катушку песни Олега Митяева и несли в своем крохотном пространстве кусочек родины.
Гиды из принимающей турфирмы, видимо, решили на нас подзаработать и кормили нашу компанию скромно, но вот за ужином Казбек Валиев приобнял за плечи одного китайца и стал объяснять, «что мы, брат, не просто туристы».
- Вот это знаменитый врач, а это – технический директор крупной моторной компании, а это - лицо государственного телеканала.
–А это, - подхватила я, - известный альпинист Казбек Валиев.
Китаец вжал голову в плечи, ушел под стол и тихо произнес: «Спасибо, что не убили меня еще вчера». Потом он вышел в кухню ресторана и через пять минут словно манна небесная посыпалась на наши головы. Официанты приносили одно блюдо за другим, а когда мы снова приехали в Кашгар, нас поселили в лучшем отеле города. Нам организовали экскурсию по кашгарскому базару, повезли в старый город, где мы фотографировались в музее под портретами Мао Цзе Дуна и товарища Сталина, покупали браслеты и вышитые тюбетейки.
Эх, Казбич, не мог ты сразу познакомить китайских товарищей со своей группой?! На другой день мы должны были расстаться с гидами на перевале Торугарт и китайцы устроили нам прощальный вечер, позвонив кому-то и заказав гитару. Инструмент привезли поздно, когда мы уже расползались спать по номерам, но гитара нам очень пригодилась и на другой день, когда мы ночевали в Нарыне, и в заключительный вечер в Каркаре, на базе Международного лагеря «Хан-Тенгри», где радушный хозяин Казбек Валиев накрыл богатый стол для участников автопробега. За столом ребята – водители джипов, расслабившись после добрых тостов, обсуждали нашу экспедицию. Не видя меня, они говорили о том, что я жужжу со своей камерой, как чумовая, и даже когда мы заехали на пару часов на берег Иссык-Куля, мне было некогда расслабляться.
-Она даже не купалась, - сказал один парень, а мне стало смешно - знал бы ты, почему я не купалась. Не хотела, чтобы поднялся уровень воды в озере и берегла твое мужское долголетие. Утром с небольшого бодуна стали рассказывать анекдоты и прикольные истории. Один рассказал про своего друга - парашютиста, который, прыгая с вертолета, зацепился за какую-то его деталь и влез обратно в геликоптер, чуть не лишив инструктора дара речи. Парашютист решил объяснить, что с ним произошло, но, глядя в круглые глаза наставника, махнул рукой и прыгнул. Эту историю я вспомнила через несколько часов, когда мы подъезжали к Алматы. Первым в пригороде должен был выйти наш доктор. По рации из головной машины запросили, в какой машине находится его багаж и где надо свернуть с главной дороги к его дому. Другой голос произнес: давайте попрощаемся с ним по-человечески, и вся колонна свернула в поселок. Анатолий Николаевич попрощался, мы, больше недели связанные одной цепью, расцеловались, он выволок оранжевый баул, какие были у всех членов экспедиции, и скрылся за воротами своего дома. Мы вернулись на главную дорогу и продолжили путь, но через пару километров остановились, чтобы узнать, кто где выходит, как вдруг в окно нашего джипа заглянул Анатолий Чучуло. Как парашютист, не выпрыгнувший до конца из вертолета.
- Ты зачем увезла мой баул? – засмеялся он. Неужели он открыл мою сумку и наткнулся на какую-нибудь женскую запчасть?
В том сезоне сборная на К2 не залезла. Порядком изголодавшись на китайских бич-пакетах, альпинисты свернули свои знамена. Девственность вершины в тот год нарушили Денис Урубко и Сергей Самойлов, которые приехали в Каракорум глубокой осенью, а восхождение засчитали всей сборной, так как труд этот был коллективным.
ПО КРЫШЕ МИРА НА КОЛЕСАХ
Мечтай не мечтай, а три штуки баксов сами собой из пустоты не нарисуются. И как бы я ни вкалывала, вытащить такую сумму из семейного бюджета, чтобы увидеть Тибет, мне не удавалось. И вдруг само собой все сложилось – мой знакомый Куаныш Кабыш пригласил меня принять участие в экспедиции и снять фильм, а это как раз то, что я люблю и умею делать. Компанию нам составили две молодые леди, хотя спокойнее и надежнее бывает со взрослыми опытными мужиками. Но чего нет, того нет, как не было ни у кого из нас и должной акклиматизации. Проблема не в том, что мы не знали о пагубном воздействии высоты на организм, а в том, что все время приходится трудиться и времени на то, чтобы ходить по горам и ночевать на Туюксу, нет.
В Непале нас встретил Максут Жумаев – они с Василием Пивцовым возвращались домой после восхождения на Эверест. Вечером Макс повел нас в ту харчевню, где, на его взгляд, были лучшие момошки в округе. Момо – это непальское блюдо, напоминающее наши вареники, их подают вареными или жареными, а внутри могут быть овощи и даже мясо яка. Держись, о тренированная печень!
Потом нас посадили в праворукий джип и повезли к Мосту Дружбы, за которым, как я знала из рассказов альпинистов, цветной мир превращается в черно-белый. Только в конце весны Тибет был желто-голубой – над жухлой травой синело небо. Сколько было прочитано о тайных знаниях, которые хранятся под недремлющим оком тибетских лам там, за Гималаями! Перед отъездом я даже одолела книгу Эрнста Мулдашева о Тибете, в котором он не был, и о Кайласе, которого он не видел. Автор книги предполагает, что некоторые горы вовсе не горы, а пирамиды, а Кайлас уже был или еще будет полюсом Земли.
И вот мы едем к границе Тибета по зеленым джунглям Непала. За Мостом дружбы мы познакомились с гидом Ану и пересели в леворульные джипы. Поселок Зангму на границе Непала и Тибета показался грязным и вонючим, а обед был достаточно скромным. Но со следующего дня мы неизменно ели только рис, а Зангму вспоминался нам, как райское местечко, где полно еды и кислорода. На две ночи мы остановились в поселке Ниалам, чтобы получить акклиматизацию, вечером пошли в лавку за сахаром и спичками и пережили налет маленьких тибетцев, которые стайкой выскочили из подворотни, вырвали из моих рук упаковку со спичками и мгновенно разодрали ее на запчасти. Тогда мы решили запастись конфетами и маленькими сувенирами, которые раздавали местным.
На перевале Ветров машины остановились – отсюда открываются Гималаи. Я носилась с камерой и вдруг среди немногочисленных туристов, остановившихся у ритуального шеста, увидела парня, напомнившего мне нашего альпиниста Сергея Лаврова. Рядом с ним возник человек, похожий на Алексея Распопова, а когда к ним присоединился Артем Скопин, мы обнялись. Ребята возвращались домой после восхождения на восьмитысячник Чо-Ойю, хотели проехать через перевал не останавливаясь, но куртка Куаныша показалась им знакомой, потому что много раз они видели его в этом поларе на Туюксу.
Потом гид остановил джипы у пещеры святого Миларепы, но мы увидели только надземную ее часть, потому что пещера, где шесть лет медитировал монах, была на замке. На домах и на встречных грузовиках красовалась свастика - знак солнца, а я читала, что Гитлер перевернул свастику и что против часовой стрелки вокруг Кайласа ходят последователи религии Бон и те, кому по душе перевернутая пентаграмма. Кайлас - объект поклонения четырех религий, к этой горе совершают паломничество, чтобы очистить карму. Прошедший кору 13 раз получает право ходить короткую кору, а прошедший путь вокруг священной горы 108 раз, по поверью освобождается от пут кармы - закона причин и следствий.
Дорога была длинная, времени подумать и поговорить было предостаточно. Как-то мы заговорили о стихах, и я рассказала, что слышала, будто бы у людей, попавших на прием к психиатру, спрашивают, давно ли они стали рифмовать. Тяга к рифмоплетству является недобрым сигналом, и я заверила своих спутников, что не пишу стихов. Но вот я сижу на заднем сидении машины, мой взгляд блуждает по холмам на горизонте и на бумагу ложится первая строчка: « Ползет дорога в поднебесье, ползут холмы по сторонам. Высокогорная пустыня объятия раскрывает нам…». Куаныш сидит впереди, он оглядывается и спрашивает, что я делаю. «Пишу песню», - говорю. Он улыбается: «Пиши скорее, а то внизу у тебя ничего не получится!»
Наш путь лежал на высотах 4500 – 4600 метров, иногда машины забирались на перевалы высотой более 5000 метров. Первые четыре дня мне было мерзко, меня терзала горняшка и «мальчики кровавые в глазах» все мельтешили. Но вот мы прибыли к месту, откуда первый раз показался заснеженный Кайлас, властвующий над пустыней. Дорога повернула под 90 градусов и мы вкатились в ворота поселка Дарчен на высоте 4800. Я предложила отправиться на прогулку, чтобы хоть как-то продвигать нашу акклиматизацию. Мы вышли на улицу и нас немедленно заманили в первую же сувенирную лавку. На дверях другого замшелого домика было написано «Китайский ресторан», но китайскими там были только сами хозяева-китайцы, правда, здесь можно было съесть китайскую лапшу, на кухне стоял газовый баллон, на земляном полу валялись немытые кастрюли и здесь нам удалось купить длинный огурец. Потом мы решили выйти за пределы поселка, но я опять же читала о тибетских собаках-людоедах, которые бросаются на людей. Мы долго отбивались от навязчивой торговки сувенирами, которая шла за нами и совала нам сувениры, потом мы искали камушки, по которым можно было перейти через речку на окраине поселка, но как только наша компания оказалась за его пределами, мы увидели стаю собак, навостривших уши. Назад через речку мы прыгали, не выбирая дороги, и больше уже не рисковали.
А на другое утро мы вышли на кору. Куаныш неважно себя чувствовал и остался в Дарчене, а мы с девушками бодро шагали по тропинке вслед за нашим гидом и двумя портерами. Кайлас открылся одной гранью, но путь лежал по широкому ущелью и вскоре мы увидели вторую грань пирамиды. За три дня нам предстояло пройти 53 километра. В первый день коры путникам открывается верхняя часть священной горы, словно защищенной скальными бастионами. Ближе к вечеру мы начали подъем на 5200, где нам предстояло переночевать в маленькой комнатке с тремя топчанами. В ожидании порции риса мы развалились в палатке-столовой, где тусовались тибетцы, и вдруг туда вошла целая группа европейцев. Это были немцы, но откуда они взялись? Мы не видели их ни в Дарчене, ни на тропе, а может, это последователи диктатора и они идут кору против часовой стрелки? В книгах написано, что бонцам, движущимся вам навстречу во время коры, нельзя смотреть в глаза - они могут украсть вашу душу. А вдруг и с этими ребятами нам тоже вредно находиться на одной территории? И мы пошли бродить по округе, и девушки все время спрашивали, когда я буду их фотографировать. Они даже помогали мне нести фотоаппарат, но я все равно снимаю и фотографирую только то, что представляет эстетическую ценность, что интересно другим и то, что можно продать.
Рано утром мы вышли в сторону перевала Дромла-ла высотой около 6000 метров. Это была пиковая точка коры и если бы мы ходили по горам, как Денис Урубко, то даже не заметили бы такого препятствия. Вот я перешла снежник, вот тибетцы в темноте помогли мне перешагнуть через ручей, вот мы двинулись по тропе, понемногу набирая высоту. С первыми лучами солнца мы прошли сквозь кладбище старых вещей, где оставляют что-нибудь из одежды, словно сбрасывая старую шкуру, потом показались фигуры пластающихся – людей, которые идут кору, поднимая руки к небесам, складывая их на груди, падая на колени, а потом на живот.
Когда начался подъем на перевал, я услышала песню. Наш портер нес на себе 20-килограммовый баул, сложив перед собой руки, и громко пел тягучую тибетскую песню. Я понимала, что надо достать из рюкзака камеру, но не могла. Я стояла на коленях, упершись руками в снег, чтобы немного разгрузить спину, а портер шел мимо меня и улыбался. Воистину, другой мир…
В Интернете написано, что, спускаясь с перевала, сразу теряешь километр высоты – это ж просто праздник! Я скакала вниз по тропе, иногда останавливаясь и снимая, и вскоре уже держала в руках очередную миску китайской лапши, залитой чуть теплой водой. В этот же день я спустилась вниз, не считая нужным оставаться на очередную ночевку – в Дарчене в холодном каменном доме ждал Куаныш, он никуда не мог выйти, потому что с одной стороны его подстерегали торговцы сувенирами, а он уже приобрел в Тибете несколько штык-ножей советского производства, с другой - собаки-людоеды.
На следующее утро мы двинулись в обратный путь. Остановившись у священного озера Манасаровар, наш гид закатал штаны выше колена и запрыгал по воде. Хоть он и прошел с нами кору в 31-й раз, а по воде, как посуху, ходить не научился. Он набрал для нас воды из священного озера в пластиковые бутылки и мы помчались дальше. Наше путешествие по просторам самой высокогорной страны мира подходило к концу, правда, влияния места силы как-то не ощущалось. Чем ниже мы спускались, тем лучше было настроение, и теперь уже смешно было вспоминать, как Куаныш заказал в тибетской глубинке макароны-болоньез, а когда ему принесли миску с лапшой, он растерянно посмотрел на нас из-под очков и сказал, что не может есть такое. Это вам, месье, не Шамони! Как нарочно, в это время китайцы ремонтировали дорогу и мы подолгу стояли на узкой полоске над пропастью, пропуская грузовики. Шел дождь, в ущелье гулял туман, цепляясь за верхушки деревьев, и когда джипы въехали в Зангму, этот городок уже не казался нам пристанью на краю Вселенной. После необъятных тибетских просторов, где на сто километров встречается одна деревня, это был оплот цивилизации с машинами на улицах и кучей туристов. На другое утро мы пересекли Мост Дружбы в обратном направлении.
В Катманду нам оставалось побывать в храмах и потратить непальские рупии, и мы отправились в поход по лавкам. У нас с Куанышем была идея разыскать алматинцев Володю Сувигу, Валеру Шаповалова и москвича Мишу Купервасера, которые с женами и друзьями собирались в треккинг под Эверест. На наше счастье в этот день они не улетели в Луклу и вечером мы толпой отправились в крутой ресторан, а потом обнялись с другом Мишей и его девчонкой, топтали опустевшие улицы Тамеля и хором пели Окуджаву: « Ты течешь, мой Арбат, странное название, мостовые твои подо мной лежат…»
Самолет в Дэли улетал рано утром. Мы стояли в хвосте разноязыкой очереди перед входом в здание аэропорта. Чуть впереди мелькнул силуэт, показавшийся мне знакомым, но чего не приблазнится человеку с очищенной кармой после коры вокруг священного Кайласа. Но тут Куаныш сказал: «Смотри, кажется, это Алдас!» Это был наш друг-литовец, который много лет работал в нашем городе, только после восхождения на Эверест от Алдаса оставалась ровно половина – он был худ и бородат, что не мешало нам обняться и говорить до самой Алматы.
Через пару дней после возвращения из Тибета мне позвонил старинный друг, увлеченный чтением эзотерических учений. Он очень серьезно спросил, не видели ли мы у Кайласа вход в таинственную страну Духа Шамбалу. Ну нельзя же так буквально воспринимать информацию! Мы видели пустынные просторы самой высокогорной страны мира, видели нищих тибетцев, которые живы своей верой, видела несравненный Кайлас. А на карте района Кайласа, которую мы купили в Непале, я обнаружила маленькую фотографию – священная вершина снята со скальной башни недалеко от Кайласа, куда реально подняться за несколько часов. Во время коры я снимала и фотографировала все, что казалось мне интересным, а вот подняться на соседнюю скальную вершину у меня не было возможности – солнце клонилось к закату, а рано утром надо было идти дальше. Да, побывать в Тибете под самой знаковой горой и упустить такой кадр – непростительно. Надо как-то исправить эту ошибку.
НА РОДИНЕ ДОНА ХУАНА
Когда латиноамериканские турфирмы предлагают свои услуги желающим увидеть Перу и Эквадор, они не предупреждают о многочасовых переездах через Анды, далеких-предалеких заплывах по озеру Титикака и о полном погружении в индейскую действительность где-нибудь на затерянном острове. Самолет доставил нашу четверку в Амстердам, где мы провели 12 часов, потом еще столько же времени мы летели в Эквадор. Достигнув континента, самолет приземлился в Каракасе, расположенном в горной долине Карибских Анд, и пассажирам велели на час покинуть салон воздушного судна. Выйдя ночью на душный асфальт столицы Венесуэлы и ощутив легкий теплый ветерок, я прониклась воспоминаниями о прочитанных книгах и сказала своим спутникам, что в этой стране живут величайшие маги – ученики Дона Хуана, но для тех, кто не увлекается Карлосом Кастанедой и его сказками о Силе, такое заявление может показаться странным. Мои спутники стали поглядывать на меня искоса, словно думали, что из-за длительного перелета у меня снесло башню, и я перевела разговор на латиноамериканских писателей, которых люблю, читаю и почитаю.
Любопытно, что вскоре за первой посадкой последовала вторая, затем третья, то есть самолет, достигнув границ континента, превращается в трамвай, он перевозит людей из городка в городок, которые испанцы несколько веков назад раскидали в межгорных долинах. И вот самолет совершил посадку в Гуаякиле. Спросонок мы с Куанышем Кабышем – инициатором этого путешествия, встали и пошли по салону к выходу, по пути поприветствовав своих соотечественников, сидящих в другом ряду. Мы покинули чрево самолета, прошли паспортный контроль, получили по штампу в паспорта, мы оглядывались и искали глазами своих спутников, но они не появлялись. Тогда я спросила у служащей аэропорта, где получить багаж, а она поинтересовалась, в какой город мы вообще летели. Оказалось, что мы не долетели до пункта назначения ровно одну остановку, и нас, как потерявшихся детей, сопроводили назад, в самолет, где над нами дружно хихикали и пассажиры, и стюардессы.
Через час в столице Эквадора нашу группу встретила гид Грейс и сразу повезла на экскурсию к вулканам, которых в этой маленькой стране предостаточно. Мы наблюдали горные вершины из окна микроавтобуса, поднимались на фуникулере на потухший вулкан Пичинча, фотографировались на линии экватора в Комплексе середины мира и наблюдали за ловкими руками гидов, которые ставили на красную полоску, символизирующую экватор, корыто с водой, и демонстрировали, как она выливается через дырочку строго перпендикулярно земле, не оставляя воронки. Грейс, которая когда-то училась в Белоруссии и живет в Кито, привезла нас на ночлег в райское место, где среди термальных источников и богатых цветников стоят уютные гостевые домики. Шел дождь, но мы сидели по самую шею в маленьком бассейне с горячей водой и наслаждались вечерними ароматами. Наутро мы отправились в туристический центр страны Баньос, где остановились в крохотном отеле у старого мистера из Чикаго, не расстающегося с бутылкой пива и трубкой. Стены были украшены картинами местных художников, на столах в маленьком холле красовались старые глиняные тарелки и тяжелые добротные кружки, а на балконах, выходящих во внутренний дворик, о которых я так много читала у любимых писателей, висели плетеные кресла, очень похожие на птичьи гнезда. Чтобы меньше платить за номера, мы с Куанышем решили жить по-соседски, и когда он узрел кресло на балконе, то решил немедленно выкурить в нем трубку. Я запротестовала – бывший самбист, наверное, смог бы уместиться в этом хрупком сооружении, но уж точно вырвал бы его с потрохами в месте крепления к верхнему балкону.
На улицах Баньоса готовят традиционное южноамериканское блюдо –на углях жарят куя. Это морская свинка, которую на этом континенте выращивают специально. Мы с Куанышем не играли в эти игры и наши спутники заметили, что желудки не путешествуют вместе с нами. После того, как мы покатались на квадроциклах, нас повезли к реке Патате. Гидом на сплаве был местный красавчик с черными, как вороново крыло, волосами, и нереализованными актерскими способностями. На берегу он обучил нас различным командам, и все мы твердо усвоили - что бы ни случилось, мы не должны выпускать из рук весло. Я не люблю, когда вокруг много воды, а тут еще широкая река предательски сузилась, забурлила, рафт сначала забуксовал на месте, потом попал в струю, и нас со всей дури понесло на пороги. Течение хлестало, крутило и волокло суденышко в разные стороны. Вдруг гид заорал: «Фастер, гайс!», и это значило, что надо грести изо всех сил, чтобы нас не размазало о противоположный крутой берег. Рафт еще сильнее швыряло из стороны в сторону, и я, выполняя команды, истерично махала веслом, с завидной периодичностью промазывая мимо волны, но вот река снова разлилась по долине и поумерила свой пыл. Мы надеялись, что пришла минута передышки и собирались сушить весла, но подводные камни скинули с борта Грейс. Мы озирались по сторонам, пока она не выплыла позади рафта с веслом в руках, и тогда гид одним движением руки затянул ее на судно. В гидрокостюмах, которые нам выдали на старте, плескалась вода, а тут еще мужчины решили искупаться, и, выпрыгнув в холодную воду, вцепились руками за веревки на рафте – воистину, в жизни всегда есть место подвигу!
С еще не рассосавшимся в крови адреналином мы прибыли в Гуаякиль, откуда должны были лететь в Перу. В аэропорту Лимы какой-то молодой служка чуть не повязал меня. Вся наша группа уже вышла в зал ожидания, а меня с моей видеокамерой повели к офицеру. В окошке я увидела нехилый женский бюст, на плечах крепкой дамы были погоны. У меня хватило ума написать в листке прибытия профессию журналист, а за съемки в этой стране надо платить, и я спросила офицершу - синьора, а могу я в свой отпуск снять и показать озеро Титикака своим детям? – Она осмотрела мою камеру и ответила - можете!
В столице Перу нас встретила Надя де Веларде – симпатичная москвичка, которая с незапамятных времен живет в Лиме с мужем-художником. Она показала рукой направление и сказала – идти из отеля на обед в ресторан можете только по этой улице, она охраняется туристической полицией, никогда не ходить вправо, никогда-никогда не ходить влево – там опасно. А на центральной площади Лимы вообще стоит броневичок.
На другой день мы были в бухте Паракас, где по берегу гуляют наглые пеликаны-попрошайки. Они требуют рыбу, и человек, раздающий птицам дары океана, дерет за погляд деньги с путешественников. Вскоре катер доставил большую группу туристов, которых в Перу великое множество, к островам Балестас. Там обитают птицы, пингвины, тюлени, морские котики и черепахи, а запах на скалах, выступающих над водой, такой, что впору грести оттуда веслами.
Что действительно интересно, так это пустыня Наска. Я была ужалена этой темой еще в школьные годы, когда в алматинском кинотеатре «Арман» продемонстрировали фильм «Воспоминание о будущем». Шторка в непознанное была приоткрыта, голос за кадром вещал о наследии инопланетян. И вот мы разбрелись по крохотным самолетикам, чтобы полетать над легендарной пустыней, и Надежда предупредила, что в полете будет тошнить. Я оказалась в кабине с молодой англоговорящей парой и местным пилотом Маркосом. Увидев мою камеру и фотоаппарат, он предложил место впереди, а потом поднял самолет над пустыней и перед тем, как заложить крутой вираж над очередным рисунком, по-русски предупреждал – «направО – налевО». Это значило, что самолет сделает вираж в одну, а потом в другую сторону, и в эти минуты все внутренности просились наружу, но внизу надо было успеть разглядеть изображения кондора, астронавта, обезьяны, крокодила, колибри, фламинго и еще раз задуматься о том, чей же это был космодром.
Есть разные мнения по поводу линий и рисунков Наска. Говорят, что наксанцы могли использовать ящеров для совершения полетов и ориентировались по знакам на земле, другая версия - что это опознавательные знаки для инопланетных кораблей, третьи считают, что это вообще календарь для установления сроков сельскохозяйственных и сезонных работ, четвертые полагают, что рисунки носят ритуальный характер. На пересечении длинных линий, расчертивших пустыню, находят зарытые приношения матери-земле. А не так давно археологи обнаружили на просторах Наски захоронения людей с вытянутыми черепами – кто бы это мог быть?
Об этих линиях было известно еще в 1550 году, в 1901 году о них стал говорить перуанский археолог Макс Ульям, а с 1941 года здесь работала немецкий инженер Мария Райхе, которая пришла к заключению, что у доинкских народностей была своя мера измерения. Некоторые линии достигают 8 километров в длину, их ширина от 30 сантиметров до 5 метров, но как они сохранились? Почва в пустыне богата гипсом, ночью прохладно, а камешки, которые лежат по сторонам межи, благодаря росе прилипают к гипсу и не двигаются. А когда дует жаркий Паракас, над землей создается небольшая подушка, и ветры, несущие песок, проходят над ее поверхностью. Вечером мы попрощались с Надеждой, сели в туристический автобус и 14 часов переезжали через Анды. Ночью в окно я видела только плывущие мимо горные склоны, к которым прилепилась дорога, а утром попыталась уговорить Куаныша съесть булку, принесенную стюардессой, убеждая его в том, что «большому бутеру рыло радуется», но он имеет свой ресторан и очень разборчив в еде. Высшей точкой был пятитысячный перевал, а на другой день мы были в городе Куско, где нас встретила русская женщина Нина, которая тоже много лет живет с мужем-перуанцем, а их дочь Ольга работала в турагентстве и организовала для нас это путешествие. Нина показала нам городской комплекс храмов и поведала легенды о первых инках.
Мангоока и Мамакапа шли по земле, как представители бога Инти, или Солнца, с золотым жезлом. У них была миссия найти плодородные земли, где они должны были основать свое государство. Если идешь на север в Южной Америке, значит, идешь к экватору. Первые инки дошли до озера Титикака между Перу и Боливией, и здесь их золотой посох полностью ушел в землю – такая там была плодородная почва. На одной из гор они построили пирамиду, потом отправились дальше в поисках лучших земель, и, не найдя таковых, вернулись к этому указателю. Куско по-испански означает «каменный указатель, указатель середины». На момент прихода испанцев в империи инков проживало 16 миллионов человек, ее границы доходили до Колумбии и Чили, она занимала часть Боливии и даже Аргентины. Инки ( неизвестно, были это индейцы кечуа или аймара) держали под своей властью около двухсот племен. Они не воевали с другими племенами, они предлагали свои условия, а потом просто отводили реки. Начиналась засуха, и поэтому многие племена помогли испанцам в борьбе против инков. В то время шли междоусобные войны между братьями Атауальпой и Уаскаром. Первый жил на территории нынешнего Эквадора, второй обитал в Куско – этот город был центром империи инков. Атауальпа арестовал брата и оставил его под стражей, а сам вернулся в Кахамарку, куда на лошадях приехали белые люди. Франсиско Писсаро пригласил индейца на ужин и таким образом заманил его в ловушку. Так и хочется воскликнуть: ну не суки?
Крепость Саксайуаман строили сто лет – это был военный гарнизон инков, здесь же находился и храм молнии - если смотреть сверху, видно, что 23 выступа крепости напоминают ее графическое изображение. На строительстве ежедневно работали 15 тысяч человек, они трудились в каменоломнях в 20 километрах от города Куско, устанавливали ряды каменных опор и перемещали отесанные валуны на большие расстояния. В крепости мог укрыться сапа-инка, или верховный инка, и его семья. Здесь стояли семиэтажные здания, а самый тяжелый камень на территории – это глыба весом в 125 тонн. Позже завоеватели, прибывшие на континент в поисках золота для испанской короны, разрушали крепость инков и строили из этих камней свои дома и храмы. Кстати, мы узнали, как тянули за уши католичество на земли индейцев: в каждом храме на стене изображена «Тайная вечеря», где испанские художники одного из апостолов рисовали индейцем, который восседает на барабане, а на столе перед ним лежит непочатая тушка куя. Священную долину инков рассекает река Урубамба, где мы поднимались на вершину одной горы к храмам Луны и Солнца. Повсюду гид Нина обращала наше внимание на инкскую кладку – стены возведены из отшлифованного камня без применения цемента или какого-либо раствора и наклонены внутрь зданий, то есть стоят под острым углом по отношению к земле. Говорят, это наиболее сейсмоустойчивая конструкция.
Согласно легенде Бог Виракоча – создатель Вселенной, был рыжеволосым светлоглазым сыном Солнца и однажды вышел из моря. Есть мнение, что после затопления Атлантиды кто-то из атлантов остался в живых, достиг берегов Южной Америки и принес сюда свои знания. По преданию Виракоча превратился в овальный камень и оставил людям три закона – не обмани, не укради, не обленись. Профиль Бога Виракочи можно разглядеть на склоне горы, возвышающейся напротив города-крепости Ольянтайтамбо. Самым грозным реформатором был девятый инка Почакутек, а их было всего 14. В 1440 году генерал Ольянтай влюбился в дочь Почакутека, но он был выходцем из народа и не мог претендовать на руку 18- летней дочери лидера нации, которая должна была найти себе мужа из знати. Не было закона, который разрешил бы этот брак, и тогда девушка обратилась к отцу, надеясь на то, что он, меняющий все законы, поменяет и это правило, но батяня был во гневе. Он отправил дочь в монастырь, а Ольянтая вообще изгнал. Но генерал ушел не пустой, он увел с собой часть армии, а дочь Почакутека, тем временем, родила девочку. Но тут судьба приняла сторону молодых - неожиданно верховный инка ушел в мир иной, и следующий сапа-инка запретил дочери Почакутека жить в Куско среди знати. Вслед за генералом она ушла в крепость. Воистину, какую культуру ни возьми, везде одни фишки... то в фас, то в профиль.
Напичканные историями об инках, мы мчались по узкоколейке в Мачу Пикчу – один из самых таинственных городов мира. Священная цитадель инков находится высоко в горах и навсегда останется загадкой, почему инки покинули город, который, как предполагают ученые, был возведен для совершения религиозных обрядов и ритуалов. Гид Нина прочла около двухсот книг по теме инкаики и пришла к выводу, что там жил главный жрец, и на территорию этого религиозного института было наложено табу. В Мачу Пикчу нашли два кладбища, а каменные постройки в городе типичны для эпохи инков. Одни ученые полагали, что людей в перевала, где стоит город, изгнала эпидемия, но тогда по дороге к поселению должны были обнаружить кости. Другие считают, что сложилась некая опасная для города ситуация, и жители покинули его в добром здравии. Третья версия самая чумовая – про инопланетян и массовое похищение.
Инки жили по принципу «один для всех, и все - для одного», работали на полях, закрепленных за сапа-инкой, выполняли общественно-трудовую повинность. Дети вместе со взрослыми строили дома и дороги, возводили храмы. Инки практиковали переселение народов, отправляя семьи на захваченные территории и засылая людей из присоединенных территорий в середину государства. Так они учили представителей других племен тому, что умеют сами, и обучались разным премудростям у них. На контроле в аэропорту Куско, откуда мы улетали в душный городишко Пуэрто-Мальдонадо, у Куаныша отняли початую бутылку водки, которую он таскал в рюкзаке уже две недели. Муж Нины Эльмерт, который сменил ее на посту гида, срочно выудил из багажа свою сумку и погрузил туда бутыль, заявив, что, как настоящий хохол, он понимает ценность содержимого. Эльмерт учился в Союзе и много лет работал инженером на заводе в Донецке, так что с языком и понятиями у него все в порядке.
Посетив базар в Пуэрто Мальдонадо и отведав пальмовых орехов, мы на катере отправились в сельву Амазонки. Турфирма обещала, что в джунглях нас встретят фирменным напитком и экзотическим обедом. Поднявшись на высокий отвесный берег по крутым ступенькам, мы оказались на сколоченной из досок площадке и получили в руки по стакану с компотом. Что касается обеда, то в увитой лианами столовой на столах возникли железные тарелки, на которых лежали свернутые треугольником пальмовые листья, а внутри оказалась горстка риса и куриная ножка. Экзотики полные штаны! Зато тут все разговоры были о пумах – властителях здешних лесов, но никакого забора или ограждения вокруг базы не существовало, а вечером на входе в столовую разлегся тапир – животное, похожее на кабанчика с носом в виде хобота.
Первая экскурсия по джунглям, где было темно, сыро и душно, показала, что лес кишит огромными пауками, гигантскими мотыльками, а свисающая перед носом лиана вполне может оказаться хвостом змеи. Нахальные обезьяны тянулись за бананами, которыми щедро распоряжался один из гидов. Борзые мартышки запрыгивали на спины туристов, а по объективу моего фотоаппарата, нацеленного на обезьянье семейство, стукнул лапкой свесившийся с дерева лохматый ленивец. Ночью нам предложили отправиться на экскурсию под названием «Звуки джунглей» - это когда катер выводят на середину широченной реки и глушат мотор. Я предупредила Куаныша, чтобы он не заснул – в мутной воде полно хищников, но течение убаюкивало, и одна его рука оказалась за бортом. При слове «пираньи!» мой товарищ проснулся, и мы видели, как в свете фонаря блеснули глаза каймана, показалось жирное тело гигантской анаконды, обвившей ствол дерева, торчащего из воды.
Следующий день выдался холодным. Разноязыким туристам предложили резиновые сапоги и мы отправились в очередной поход. Гид показывал дерево-телефон, по которому индейцы стучат палкой, чтобы узнать местонахождение друг друга, веткой выманивал из норки здоровенного паука, демонстрировал плоды, расколов которые, можно нанести на фейс воинственный макияж. Я в очередной раз установила штатив, воздвигла на него камеру, выбрала кадр, склонилась над видоискателем, и вдруг кто-то широко, но не сильно, цапнул меня за одно полупопие. Вместо «ой» я всегда громко ругаюсь - тапир по имени Карина, который захаживал на огонек в столовую, отскочил в сторону и смотрел на меня невинными поросячьими глазками. Похоже, он передвигался вслед за нашей группой, и тут у него на пути возникло препятствие. Хорошо, что у этого травоядного мелкие зубки...
Город Пуно находится на высоте 3800. В каждом отеле стоит бак с кипятком, а рядом лежат пакетики с чаем из листьев коки. От листьев этого растения до кокаина – как от Земли до Луны, но вывозить их запрещено. Мы пили бледно-зеленый чаек в надежде облегчить свое состояние, вызванное горняшкой, а потом загрузились в катер и поплыли к тростниковым островам, где живут индейцы Урос. Женщины здесь занимаются рукоделием, продают коврики и сувениры многочисленным туристам. На одном острове, сложенном из растущего в изобилии тростника, в тростниковых хижинах проживает пять-шесть семей, и если кто-то вдруг поссорился с соседями, он может запросто отрезать своим мачете кусок «земли» и отгрести подальше. Здесь нас покатали на искусно сплетенной тростниковой лодочке с головой дракона, одна женщина бросилась разжигать огонь и жарить лепешки, чтобы угостить нас, а другая взяла меня за руку и завела в шалаш: на соломенной подстилке лежал новорожденный младенец - такой крохотный, а уже индеец, которому судьба уготовила жизнь на соломенном островке, дрейфующем в прибрежных водах самого высокогорного судоходного озера в мире с незабываемым названием Титикака.
Мы тронулись дальше, и Эльмерт, завидев высоко в небе три белые точки, завел разговор об инопланетянах. Он убеждал, что в этих местах нередко видят корабли пришельцев, но внимала ему только я, потому что верю, а мои товарищи подшучивали над историями об НЛО. Гид даже позвонил своей жене Нине, чтобы сообщить о трех белых точках, но те вдруг стремительно увеличились в размерах и превратились в чаек, летящих к воде.
Часа через три, в течение которых мы не знали, тошнит нас от высоты или от качки, катер пришвартовался к куполообразному клочку суши острова Амантани, и Эльмерт повел нас в индейское жилище. Хозяйка долго колдовала на кухне, потом кормила нас супом с кукурузной крупой, а на второе был напоминающий шрапнель мелкий вареный картофель, которого в Южной Америке насчитывается множество видов, и такая крохотная рыбешка, что ее не чистят и жарят вместе с головой. Закинув в себя по дюжине рыбок, мы отправились осваивать комнатушки, в которых нам предстояло провести следующую ночь. Пока мужчины раскуривали трубки, я кинула спальные мешки на железные кровати и с размаху вписалась репой в низкую притолоку тесного жилища. Из глаз еще сыпались искры, когда Куаныш заметил: «Да, Галя, высокая ты у нас!» А с высоты своего почти двухметрового роста надо мной посмеивался Даурен.
Вечером мы поднялись на главную вершину острова, где стоят традиционные каменные стены храма под открытым небом, и дождались заката. А когда солнце багряным шаром сползло с неба в озеро, отправились в местный клуб, куда со всего острова стекались туристы, наряженные в пончо и яркие индейские юбки. Пришли кипишмены – трое местных музыкантов, заиграли веселенькую индейскую музыку, и наша хозяйка бойко подхватила за руки Даурена. Они пустились в пляс, и это было прикольно, потому что Иннес была Даурену по пояс. Меня закружили в интернациональном хороводе, и после скачек на высоте около 4000 метров сердце выпрыгивало из груди. Мы решили пораньше лечь спать, чтобы утром отправиться на соседний остров Такиле, где даже мужчины вяжут островерхие перуанские шапочки. На Такиле мы видели ткачей, продающих коврики с изображениями индейских богов, рыб и пеликанов, наблюдали за человеком, который скакал по тропинке, не выпуская из рук спиц.
Впереди было еще три часа тошнотворной болтанки по вздыбившемуся волнами озеру, о котором журчала училка по географии еще в пятом классе, мол, ни один советский пионер не пропустит мимо ушей такого звучного и понятного названия –Ти-ти-ка-ка! Я завязала потуже шнурки на ботинках, аккуратно сложила в рюкзак видеокамеру, фотоаппарат, диктофон, а потом подумала - какая разница, как все это пойдет ко дну – оптом или в розницу? Шторм не унимался, и при мощных порывах ветра красивые карие глаза Эльмерта становились еще выразительнее, но все когда-то кончается и мы благополучно добрались до берега. От радости мои спутники купили на базаре в Пуно за пять долларов пакет листьев коки. Перед самым аэропортом они вдруг передумали и ссыпали коку в мой термос. Багаж в этой стране не просвечивают и металлическая колба никого не заинтересовала, но рядом с моим рюкзаком уселась умудренная опытом собака. По счастью, она не унюхала ничего предосудительного и я долго раздавала своим друзьям листочки, от которых чуть-чуть немеет язык.
Спустя несколько лет, когда известный байкер Дмитрий Петрухин решил сдвинуть с места застрявшую на полпути в своем кругосветном плавании яхту «Шокан Валиханов», я снова оказалась в Эквадоре. Когда яхтсмены отправились в путь, мы наняли гида и он привез нас в деревушку Ла Монтанита на берегу океана. Рай для серферов расположился на клочке земли размером в десяток улиц, и повсюду - в лавках, кафешках и отелях, болтаются на ветру гамаки и кресла, которые крепятся веревками к длинной палке и подвешиваются к потолку. Я не устояла и купила пороллоновое кресло, обтянутое яркой материей, затолкала его в черный полиэтиленовый пакет, обвязала скотчем, сунула внутрь штатив и сандалии, к которым налип прибрежный океанический песок, и при вылете из Эквадора сдала это в багаж. Но сначала вы платите по десять долларов за упаковку багажа, а потом все, что вызывает подозрение, безжалостно вскрывается на таможне. В багажном отделении уже приставили нож к моему пакету, но я выразительно продемонстрировала, что там за предмет, сжав руки в кулчки, словно держусь за веревки качелей, и покачиваясь на полусогнутых ногах взад-вперед. Когда таможенники начали переглядываться и хихикать, я с еще большей убедительностью повторила движение, и только потом поняла, что эти движняки можно было расценить, как не очень приличные. Багаж свой я спасла, а потом не знала, кому бы подарить это кресло.
ПАРЛЕ ВУ ФРАНСЭ?
С пятого класса я учила французский язык, знала про Триумфальную арку, Эйфелеву башню и Елисейские поля, потом, благодаря успешно сданному экзамену по французскому, набрала нужные баллы на журфак универа, но все это было давно и неправда. В моей профессиональной деятельности французский пригодился мне только однажды - в командировке в ЮАР я спросила у одного кенийца, «коман сава?», и услышала то, что положено: «сава бьен!». Все забылось, но вот мне приспичило поехать в отпуск в Париж, однако все, что сделано руками человека, для меня менее интересно чем то, что сотворено природой, и я думала о том, как бы мне из столицы Франции попасть в Альпы. Одна моя знакомая как-то рассказала, что во время этапа Кубка мира по скалолазанию, куда она ездила в качестве тренера, познакомилась в Париже с украинцем, который много лет живет во Франции. Александр Мелещенко родом из Харькова, после окончания ВУЗа он жил какое-то время в Алма-Ате, ходил вместе с нашими альпинистами, и все знакомые называют его Мулей. Меня тоже в школе звали Мулей – фамилия такая – и я решила, что это тот человек, который поможет мне увидеть горы Франции. Муля оповестил меня письмом, что, выйдя на пенсию, он оценил свой рабочий день в 200 евро, не считая оплаты за горючее, питание и проживание, но наша общая знакомая провела длительные переговоры по скайпу и они договорились, что я должна буду оплатить только реальные расходы. Мы отправились в путешествие вместе с Лизкой – моим верным помощником и ассистентом, который, к тому же, уверенно держит в руках фотоаппарат.
Во Франции Муля спросил, какие у меня купюры, и я вытащила из кошелька шесть банкнот по 500 евро. Он сообщил, что разменять такие деньги можно только в банке, взял их у меня и исчез на три дня, перед этим завезя нас с Лизком на видавшем виды мерседесе на Монмартр и снабдив картой города. Я спросила, в какой стороне расположен наш отель, и Муля махнул рукой на юго-запад. – Гулять по Парижу надо пешком, - добавил он, и уехал. Был гадкий дождливый день, люди на Монмартре были упакованы в непромокаемые куртки, а традиционные для этого холма художники сидели под зонтиками. Пофотографировав, мы тронулись в путь, упорно держа курс на юго-запад. Периодически мы открывали атлас с картами и так добрели до проспекта, который должен был привести нас на площадь Республики, где находился отель. Любопытно в Париже названы улицы. Идешь по одной бесконечно длинной улице, ждешь логического ее завершения, ан нет - названия ее меняются совершенно неожиданно, и на каждом углу надо смотреть, что написано на табличках. Шли мы долго и упорно, пока я не вспомнила несколько слов по-французски и не спросила у проходившей мимо мадемуазель, а в ту ли степь мы держим путь. Выяснилось, что идти надо по этому самому проспекту, но в другую сторону. Вечером в отеле я проложила по карте маршрут до Лувра, и мы, два часа простояв в очереди, попали в музей, где, казалось, легко совершить переход из одного пространства-времени в другое. Перебираясь из зала в зал, поднимаясь и спускаясь по бесконечным ступенькам, мы искали Джоконду, пока не наткнулись на толпу желающих сфотографироваться на фоне великой Моны Лизы.
К вечеру третьего дня появился Муля, которого мы предпочитали называть Сашей. Он привез нас в свой сырой домик в пятидесяти верстах от Парижа, где мы приготовились к поездке в Шамони. Следующую ночь провели в машине на территории кемпинга. Мы приехали поздно, шлагбаум был открыт и на въезде никого не оказалось, а на рассвете Саша понял, что можно свалить по-тихому, не заплатив за ночлег, и стал выруливать задним ходом из кемпинга, пообещав, что нам удастся почистить зубы в ближайшем супермаркете. Да, русскость в наших людях непобедима. А мои наличные деньги прикипели к Сашиному карману, как родные, он только пообещал за все расплачиваться своей карточкой.
Вскоре мы приехали в городок Салланш, где узенькие улочки взбегают вверх по пригоркам, а на привокзальной площади, как памятник, стоит почерневший от времени паровоз - отсюда люди с рюкзаками уезжают в Шамони на поезде. Муля сказал, что в Шамони низкая облачность, и предложил поехать куда-нибудь еще, но я настаивала на путешествии в горы, а не в допотопные замки.
Курорт Шамони считается исторической столицей горнолыжного спорта. Долина Шамони находится на пересечении границ Франции, Швейцарии и Италии, она окружена горными склонами, где на лыжах могут кататься все – и новички, и мастера, а в 1924 году здесь прошли первые зимние Олимпийские игры. Но на дворе был переход из лета в осень, и Шамони интересовал меня исключительно как родина альпинизма. В этом городке стоит памятник первовосходителям на Монблан: 8 августа 1786 года врач Мишель-Габриэль Паккард и горный проводник Жак Бальма достигли вершины, и это было днем рождения альпинизма.. Спустя год Бальма поднялся на гору вместе с Соссюром, который изучал Альпийские горные узлы. Памятники первовосходителям на Монблан стоят на улицах Шамони.
В этом городе не встретишь человека в обычной одежде – здесь круглый год полно туристов в трекинговых ботинках, гортексовых куртках и пуховках, а рюкзак на спине является неотъемлемой частью гардероба. История гласит, что первые туристы появились в деревне под Монбланом еще в начале 19 века, в 1924 году здесь прошли первые зимние Олимпийские игры, а в середине столетия сельское хозяйство, которое кормило местных жителей, навсегда отошло на задний план, уступив место индустрии туризма, а сегодня дня этот город говорит на всех языках мира. До второй мировой войны здесь было снято немало фильмов о горнолыжниках, горных проводниках и альпинистах
Пока гора была укутана облаками, мы взяли курс на Альбервиль, где в 1992 году проходили XVI зимние Олимпийские игры. После Белой Олимпиады 1924 года в Шамони и Игр1968 года в Гренобле, это были третьи Олимпийские Игры, которые проводились во Франции. Далее мы двинулись в Куршевель – один из самых популярных горнолыжных курортов во Французских Альпах в департаменте Савойя. Он был основан в 1946 году, а в 92-ом на курорте проходили некоторые соревнования Белой Олимпиады. Эти места интересовали меня, как спортивного журналиста.
Потом мы отправились под Маттерхорн. Саша признался, что забыл название деревни, расположенной у подножия горы, то есть дать задание навигатору в автомобиле он не мог. Пообщавшись в одном из населенных пунктов со швейцарцами, он забил в навигаторе деревню Церматт и мы покатили дальше по зеленым горным дорогам. Впереди показалось здание вокзала, стоянка была забита автомашинами. Асфальт бежал вперед и вверх, а навигатор на французском языке дал нам команду остановиться. К машине подошли таксисты и объяснили, что по правилам здесь туристы должны пересаживаться в местные автомобили. Минут через пятнадцать мы на такси въехали в Церматт, откуда открывается потрясающий вид на Маттерхорн. Эта гора, словно выпрыгнувшая из горного хребта на границе Швейцарии и Италии, всемирно известна именно благодаря своей нестандартной внешности. К машине мы вернулись на поезде и взяли курс под Юнгфрау (4158 м) - еще одну популярную вершину Швейцарии, третью по высоте гору Бернских Альп. Вместе с вершинами Эйгер и Менх она напоминает трех богатырей, или трех мушкетеров, которых так и хочется назвать по-казахски Айдосом, Пирдосом и Арамисом. В 2001 году Юнгфрау в составе Юнгфрау – Алеч-Бичхорн была внесена в Список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО и стала первым природным объектом в Альпах, который был включен в этот список.
В известном немецком фильме «Северная стена» двое баварцев и двое австрийцев предприняли попытку пройти стену Эйгера. Как звучало в сценарии, это была последняя нерешенная проблема в Альпах. В фильме прямо из отеля за альпинистами наблюдали отдыхающие и журналисты, и мне очень хотелось увидеть это место. Эйгер (3970 м) выступает из центрального горного хребта Бернских Альп, он находится на территории швейцарского кантона Берн. Мы не доехали трехсот метров до его подножия, откуда вся гора могла оказаться недосягаемой для объектива фотоаппарата.
По живописным горным дорогам мы двинулись в средневековый городок Анси на северном берегу одноименного озера, что находится в так называемой предальпийской зоне в 60 километрах южнее Женевы и является столицей Верхней Савойи. Была суббота. Ярко светило солнце и горожане спешили на базар, который располагается в выходные дни на узких улочках вблизи канала. Над водой, как в Венеции, возвышаются старинные, с отметинами времени, дома. Каналы делят территорию Анси на острова, поэтому его называют Савойской Венецией. На одном из таких островов и раскинулись шатры торговцев домашними хлебами, разноцветными овощами, колбасами и сладостями. По нашим меркам и не базар вовсе, но для маленького городка сойдет. Кстати, никогда и нигде мы не ели такого вкусного хлеба, как во Франции.
Три ночи подряд мы возвращались в кемпинг на берегу озера в Анси. Вся территория была занята путешествующими немцами. Их машины были нагружены велосипедами, вечерами они садились в складные кресла и ужинали при свечах у палаток, а мы, измотанные дорогой, быстро варили на газовой горелке пакетный супчик, отламывали от ржаного хлеба большие куски, заливали это кружкой чая и заваливались спать. В один из дней, когда облака немного отплозли от Монблана, мы купили билеты на канатку «Телеферик Эгюий дю миди» - Полуденный пик высотой 3842 м находится в западной части массива. Мы с Лизой быстро передвигались по смотровой площадке - облака меняли картинку со скоростью света и грозили заслонить собой открывшиеся окна, а за мной ходил Саша, с упоением размахивал руками, показывая маршруты на Монблан, и постоянно попадал пальцами в кадр.
Вернувшись в столицу Франции, мы с Лизой приняли приглашение нашей приятельницы Надежды Шкурат, дочь и внучки которой живут в Париже, покататься на кораблике по Сене и отобедать в ресторане с видом на Эйфелеву башню. Ночью мы гуляли по Елисейским полям, поднимались на Триумфальную арку, но каким бы красивым ни был этот город, горы красивее. Как сказал кто-то умный, нет никакого Парижа, я там был. Есть мифы и легенды, раскачанные и расшатанные маятники, которые и манят нас в знаковые места. Наверное, в этом городе надо пожить какое-то время, чтобы проникнуться его духом, но и это может оказаться еще одной иллюзией. Повидав на своем веку города и страны, я поняла – все, что нам нужно, есть в нас самих, и самое главное – это мир в душе.
Саша великодушно возил нас по площадям и бульварам, мы посетили музей Орсе, но не успели в музей Сальвадора Дали. Придется вернуться в Париж, чтобы посмотреть картины великого художника!
ЗА КУЛИСАМИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ
Мы с режиссером Виталием Черновым какое-то время снимали программу «Экстрим». Логично, когда ведущий встревает во все переделки и симулирует по ходу съемок трудовой энтузиазм, делая вид, что он впрягается во все тяжкие. На самом деле, мне приходилось записывать подводки на улетающем воздушном шаре, на паруснике, влекомом порывами ветра, верхом на мотобайке, за рулем джипа и так далее, а однажды надо было сказать несколько слов, зависая под парапланом. Мы приехали на 27-й километр Каскеленской трассы, где проходил чемпионат республики по парапланерному спорту. Поработав внизу, мы дождались инструктора Женю Орешкина и он отвез нас на машине наверх, к месту старта парапланеристов. На горе было много летунов, и нам пришлось ждать, когда они поднимутся в небо. Я попросила Женю объяснить, как поднять крыло, и он велел мне сделать три больших шага к тому месту, где гребень горы переходит в склон, и навалиться на подвеску всей своей тушкой. Оператор, тем временем, приготовился снимать, спустился немного вниз по склону и встал прямо передо мной. Опытный Орешкин застегнул на мне все пряжки и сказал - не бойся, ты далеко от места старта. Но это он знал, что до старта далеко и теоретически взлететь невозможно, а знал ли об этом параплан? Первые две попытки были нулевыми, я корячилась в полуприседе, пялилась в объектив, говорила нужные слова про экстремальный парапланерный спорт, но крыло беспомощно валялось на земле и тянуло меня назад. Тогда я сделала усилие, успела проговорить пару предложений, как вдруг параплан надо мной встал дыбом. По инерции я еще пробежала несколько шагов, а потом, с перепугу, резко опустила вниз руки с зажатыми в ладонях стропами и абсолютно искренне выкрикнула: «Бли-и-ин, не хочу никуда лететь!!!» Оставшиеся на старте летуны повалились со смеху, и откуда им знать, что наша работа и без полетов - сплошной экстрим, к тому же в горах учили, что нет ничего надежнее трех точек опоры!
Автожир - это летательный аппарат, маленький, маневренный, и в Европе его используют даже полицейские. Однажды ранней весной мы с оператором Владом Шишко отправились в чисто поле под Каскеленом, где находился гараж для автожиров. Этот агрегат привезли в Алматы из Прибалтики. Парни выкатили машину из гаража, завели ее и убедили оператора в том, что это самый безопасный вариант для полетов, и даже если заглохнет двигатель, автожир сядет при помощи вращающихся от набегающего потока воздуха винтов. Оператор устроился на заднем сидении в крохотном автожире без крыши, и на колени поставил тяжелую профессиональную видеокамеру, которая стоит столько, что лучше не вспоминать. Я наблюдала за полетом со взлетной полосы и видела, как автожир залетел в боковое ущелье, потом вынырнул оттуда и покружил над холмами, а когда пошел на посадку, оператор, крепко вцепившись в камеру, свесил ее за борт, чтобы снять окружающий пейзаж. Не слишком уютно летать на хрупком маленьком аппарате, держа в руке дорогостоящую камеру, а тут еще теребит коварное любопытство: оператор потянулся вперед, к шлему пилота, напряг голосовые связки и спросил, а что же все-таки будет, если автожир заглохнет. Пилот повернул ключ в замке зажигания против часовой стрелки и летательный аппарат заглох, он планировал под шелест вращающихся винтов, и я считала минуты до посадки, а уже на земле увидела, что Влад не может разогнуть посиневшие пальцы руки, в которой он держал камеру. Думаю, разволновался парень, хотя косил на то, что лететь с ветерком холодно – весна все-таки была ранняя. Да, лишние вопросы летчикам лучше задавать на земле!
И вспомнилось, как много лет назад мы с опытным оператором дядей Колей приехали на аэродром Басерке, чтобы снять совместную тренировку мотодельтапланеристов и автокаскадеров, которыми руководил Василий Тарабанько. Тогда они репетировали шоу, собираясь выступать на больших стадионах. Каскадеры наматывали по аэродрому круги, мотодельтапланеристы должны были выполнять свои трюки в воздухе, а потом спускаться вниз и сопровождать машины, зависая прямо над крышами. Мотодельтаплан - это мотоцикл с коляской, к которому двумя болтами крепится крыло дельтаплана. Пассажир сидит в этом агрегате за спиной пилота и выше него, так, что голова в шлеме находится у пассажира на уровне колен. Оператор снимал тренировку со стороны, корячился на заднем сидении машины, чтобы снять подлетающий дельтаплан, а потом потребовал, чтобы его подняли в воздух. Дядя Коля был мастером со своим почерком. Даже в самом маленьком и позорном спортивном зале он накручивал на объектив «рыбий глаз» и делал картинку интересной и емкой, то есть умел выудить перспективу из ничего. Для пущей надежности мы перекинули ремень от камеры через шею дяди Коли, и я посоветовала ему в полете не отрывать глаз от видоискателя, чтобы было меньше страху. А потом каскадер и пилот Саша Терехов предложил мне полетать с ним. Он разогнал мотоцикл, в нужный момент приподнял переднее колесо и мотоцикл затарахтел уже в воздухе. Было в этом что-то странное, но мы летели над лугами и полями! Вспомнилось, как на земле пилоты закручивали гаечными ключами болты, которые соединяют крыло и мотоцикл, а Саша для полноты ощущений выключил зажигание и стал снижаться, закладывая виражи.
- Смотри, - кричит, - красотища какая!
- Возвращай уже меня на родину, - кричала я в ответ, и трудно было бороться с желанием хлопнуть по его шлему коленками.
Автокараван шел по плохим дорогам в Восточный Казахстан, на гастроли. На этих «Жигулях» каскадерам предстояло выступать, и их надо было доставить в целости и сохранности, чтобы потом на стадионах ребята могли ставить машины на два колеса, во время движения снимать два других колеса, а потом прикручивать их на место, чтобы могли кружить на четырех колесах на месте, прыгать с трамплина через крыши нескольких машин и показывать другие трюки. Василий Тарабанько когда-то работал на Волжском автозаводе водителем-испытателем, потом вел курсы экстремального вождения и готовил джипперов для участия в Дакаре. И когда вы видите на дороге гаишника, который ловко, как в кино, гонится за нарушителем, или спортсмена, который мастерски работает на трассе, знайте – его подготовил Василий Тарабанько.
Я ехала с группой каскадеров «Сталь» в качестве ведущей шоу в одной машине с Тереховым. Он рассказывал мне о восходящих потоках воздуха, о том кайфе, какой он получает во время полетов, а я вспоминала людей, которые падали. Наверное, есть какой-то предел, после которого не стоит искушать судьбу, а все мы этим грешили. Вести машину Саня мне не доверял, говорил, будешь ехать, как на своей «Ниве», а как потом на ней выступать. Все мы тогда были верны советскому автопрому.
Если вы не летали на воздушном шаре, вам трудно представить, насколько быстро и легко он отрывается от земли. Дома уже напоминают спичечные коробки, дороги превращаются в тонкие нити, а звуки все еще хорошо слышны. Однажды я летала на воздушном шаре зимой и это было сомнительное удовольствие. Шар быстро пробивался сквозь низкую облачность, а снизу доносились голоса – похоже, в одном из дворов скандалили баба с мужиком да лаяла собака. Но вот над облаками появилось солнце и вдали стал виден горный хребет. В латанной-перелатанной корзине нас было трое - парнишка, который управлял шаром, поддавая огонька, оператор и я. Оператор наблюдает реальность сквозь стекло и ему не страшно, потому что он ничего не видит вокруг, а мне было не слишком уютно, когда он резким движением поправлял на плече камеру. Во время посадки поднялся ветерок и потащил шар прямо к одиноко стоящему на заснеженном поле толстому дереву, а я наблюдала, как за волочащейся по снегу корзиной бегут трое пацанов, которые должны были остановить шар, повиснув на корзине, ноги их утопали в глубоком снегу и они никак не могли настигнуть это неуправляемое чудо инженерной мысли. Оператор, оценивая расстояние до дерева, уже присел на корточки и закрыл своим телом камеру, но тут один из пацанов догнал нас. Эти парни поднялись в воздух после нас, ушли за облака и сообщили по рации, что видят в небе какой-то светящийся объект, но НЛО их игнорировало и они улетели в сторону Динамовского стрельбища. По рации было слышно, как их матерят с земли и грозятся прострелить шар, а потом еще три часа мы искали их на машине по полям, по долам.
В теплое время года мы старались попасть в какой-нибудь заповедник или национальный парк, чтобы поснимать природу, пообщаться с учеными, увидеть во всей красе лето. Однажды мы остановились в домике егерей в нижней части Среднего Талгара, и было нас трое взрослых и моя маленькая Лизка, которая тогда снималась в сюжетах для спортивной программы. У нее это хорошо получалось, а я надеялась, что ребенок получит опыт и, возможно, выберет мою профессию. Егеря подвели нас к дереву недалеко от дома и показали следы медвежьих когтей - бурые спускаются вниз, в богатые малинники, и надо быть острожными во время съемок. К ужину с верхней базы пришли научные сотрудники заповедника и мы договорились с ними о встрече в шесть утра в верхней части ущелья, где у нас был шанс увидеть каких-нибудь животных. Егеря пообещали поднять наверх тяжелый штатив, а я предупредила Лизку, что мы не должны отставать от лошади, на которой они поедут. На рассвете двое мужиков оседлали бедную кобылку, положили поперек седла наше оборудование и почухали вверх по дороге, а мы с Лизком старались держать их в поле зрения. Благо, набор высоты едва заметный, но от нас отстал оператор, принявший с вечера на грудь и вяло передвигавший ноги. Возможно, он надеялся отбиться от медведя тяжелой камерой или ему в тот момент казалось, что лучше бы его съел косолапый, чем так мучиться с бодуна. Потом отстал режиссер - наверное, просто надоело бояться, и в какой-то момент мы с Лизкой тоже потеряли из виду лошадь. Остановились на развилке, почесали репы, потом услышали голоса. Оказалось, мы уже пришли на то место, где была назначена встреча с учеными, все вместе дождались, пока подтянутся режиссер и оператор, поднялись еще выше и остановились, чтобы начать съемки. Было уже светло, но сколько бы мы ни таращились по сторонам в поисках завтракающих животных, они оказались умнее нас, выстроившихся посреди ущелья большой группой. Зато ученые рассказали о том, как они совершают обходы по вверенной им территории, считают животных и птиц, мы услышали истории об охоте барсов, о гнездах редких орлов и о медведях, которые вольготно разгуливают менее, чем в полусотне километров от города.
Вспомнили историю биолога Максима Левитина. Это человек, влюбленный в природу, готов жить в палатке, работать в лесу, в горах, у реки, лишь бы в руках всегда была видеокамера. Первую камеру он приобрел, когда работал научным сотрудником Алматинского заповедника, тогда Максим мечтал снять медведя в дикой природе. Однажды у егерей издох осел, и у биолога созрел план: он поставил в горном ущелье палатку и попросил егерей подтащить к ней тушу осла. А ночью пришел медведь и так хрустел костями, что у Максима в жилах застыла кровь. В ту же ночь начинающий оператор понял, что не смог бы светить на медведя фарой, а в кромешной темноте снимать бесполезно. Тогда он отправился на обход территории заповедника вместе с инспекторами. Медведей в Алматинском заповеднике много, инспекторы выследили зверя и несколько часов шли следом за ним. Максим снимал его сзади, издалека, через кустарники и елки, но вдруг мишка почуял неладное, насторожился и повернул недовольную морду к людям. Максиму пришлось отсиживаться высоко на дереве, а камеру, купленную за большие деньги, он бросил на землю. Кстати, Максим снял в дикой природе снежного барса. Дело были зимой, в горах, он вместе с егерями продвигался по заснеженным склонам на лошадях, а когда увидел острожного зверя, спрыгнул с коня и снял этого ночного хищника, встретить которого на воле почти невозможно.
Как-то раз мы с альпинистом и фотографом Владимиром Тугалевым поехали в Алматинский заповедник, где нас сопровождала научный сотрудник Галина Вишневская. Отойдя от домика егерей метров на триста, она нагнулась над землей, показала на свежий медвежий помет и со знанием дела сообщила, что зверь прошел здесь совсем недавно. В это время в кустах кто-то зашевелился, я решила, что это медведь, оглянулась назад и оценила взглядом пути к отступлению. Но из кустов вышел теленок, а Галина Вишневская улыбнулась – давненько она не встречала медведя с колокольчиком на шее.
В другой раз мы с Тугалевым отправились в заповедник Аксу Джабаглы. Была осень, туристов и ученых там почти не осталось, но работники заповедника показали нам самые красивые места. Мы караулили у водопада синюю птицу, поднимались вверх по ущелью, снимая и фотографируя арчевые рощи, а в один из дней нас повезли в шикарный каньон. Кругом было пустынно, и казалось, что из-за любого камня может показаться дикий зверь. Я установила штатив на мосту через реку, нагнулась над видоискателем и замерла: в кадре появилось обнаженное существо с гривой до плеч. –Йети,- успела подумать я и медленно оторвала взгляд от камеры. Но это длинноволосый Владимир Тугалев разделся до плавок, чтобы войти в воду и снять красивый план с середины реки.
ПРИВЕЗИ МНЕ РАРИТЕТ
-Ты че, с ума сошла? Как я полезу в поезд с твоим ухватом? – возмущалась биатлонистка Лена Хрусталева. – Подожди, вот пойдет снег, мы будем возить лыжи в чехлах, и тогда я засуну туда эту штуку, - приняла она решение и в очередной раз уехала на сборы в Северный Казахстан. Там, в деревушке на берегу озера, в каком-то сарае лежал ухват, которым много лет назад ставили в печь горшки. Мне еще обещали подогнать чугунный утюг, но биатлонистка сказала - даже не рассчитывай, он же весит, как два кирпича. Хрусталева вернулась, позвонила мне и велела, как стемнеет, подъехать к санаторию, где команда отдыхала после сборов. Она вынесла мне ухват – ржавый, допотопный, на длинной деревянной ручке, а еще привезла ребристую доску для стирки белья, выбеленную от длительного употребления, выгнутую от многократных стирок, такую старую и настоящую. Ухват и доска долго украшали на даче печку, которая не грела, потому что в трубе птицы свили гнездо. Моя коллекция интересных вещей пополнялась: у окна пылилась доисторическая прялка, на фасаде дома висело колесо от телеги, на стене красовались самопальные фифы для ледолазания, старинный ледоруб и крюк 30-х годов, снятый со склона Хан-Тенгри. Выезжая за город, я всегда внимательно смотрела по сторонам в поисках красивых деревяшек, вылизанных течением горных рек, а у практичных соседей по даче выменивала красивые крученые стволы на дрова, и в моем саду росли мухоморы, сделанные из березовых полешек и плоских камней, покрашенных красной краской с белыми кружочками.
Я рассчиталась с Хрусталевой - приехала к биатлонистам на тренировку ранним осенним утром, чтобы снять сюжет. Они как раз заховались в котловане за плотиной Медео, где за ночь иней плотно сковал ветки деревьев. Лена предложила помочь ей - заиндевевшая трава мешала спортсменам стрелять в мишень, ее не было видно, и Хрусталева руками выдергивала растительность, торчащую на пути полета пули. Я попрыгала рядом, щипая желтую растительность, а через некоторое время Хрусталева стала серебряным призером Ванкуверской Олимпиады.
Весной мы сидели на берегу реки Или вокруг пня, который Алихан Кобжанов, долгое время возглавлявший республиканский спасательный отряд, привез в своей машине и периодически поливал его в середине соляркой. Пенек горел в центре, а края его оставались целыми. Мы с оператором приехали снимать фестиваль скалолазов, целый день бродили от лагеря к лагерю, от скал к байкерам, от байкеров к водникам, от водников к пузогреям с гитарами, и к вечеру порядком ушатались. Потом нас подобрали на борт машины спасатели и мы покатили к ним в лагерь на ночевку. Рабочий день давно закончился, а атмосфера вполне располагала к тому, чтобы принять на грудь. Оператор так и сделал, а потом все порывался уйти в степь, или, еще лучше, уехать в пампасы на квадроцикле, моей же задачей было удержать его, чтобы потом всю ночь не искать с фонарями. Боковым зрением я следила за Алиханом Кобжановым, чтобы он лил солярку аккуратно и не выгорело бы в пеньке лишнее, и по секрету я сообщила ему, что этот пень ему придется отвезти на мою дачу, и я посажу в образовавшуюся дырку растения. Начальник спасотряда приехал на Или с женой Наташей и ее подругами. Мы знакомы смолоду, с тех пор, как Алихан и Наталья ходили в турпоходы, и с удовольствием общались у костра. Потом мне удалось затолкать оператора в палатку и даже заложить его в спальный мешок, но минут через десять он загоношился и вывалился на улицу. Я решила дать ему пятнадцать минут, потом уже идти на поиски, а он, покружив по лагерю, заблудился и рухнул в палатку к Наташе и ее подругам. На другое утро за завтраком возрастные дамы громко полюбопытствовали, отчего же ночью ноги столь быстро унесли мужчину прочь? Оператор отвечал уклончиво – он был в шоке, потому что, проснувшись утром, встретился взглядом со скорпионом, сидящем у самого его носа на спальном мешке. Был бы трезвый, ни за что бы не взял его пальцами и не вынес на улицу! Так что покушение скорпиону не удалось, а когда мы собрались ехать назад в город, то не забыли загрузить подпаленный пенек в багажник, довезли его до дачи и мужики отнесли его под дерево, где он теперь и живет.
А вот на соседней даче годами стоял огромный пень, необъятный в обхвате и значительный в высоту. Что это за дерево –неизвестно, и откуда его привезли - тоже неясно, но я давно косила в сторону гигантского пня, представляя его а своей территории в качестве садовой скульптуры. Когда сосед предложил купить его дачу, я сказала, что могу приобрести только пень, и сосед подарил его мне. Я поехала к Кобжанову, чтобы обсудить варианты передислокации этого природного произведения искусства из-за забора на мой участок. Порешили, что с помощью троса этого не сделать и вместе мы отправились на дачу, где опытный спасатель провел рекогносцировку на предмет переноса пня с помощью подъемного крана. Потом мы вернулись к нему на базу и он отправил со мной крановщика. Тот приехал, осмотрелся, прикинул расстояние от забора до забора и отрицательно помотал головой – не получится. Мы снова вернулись на базу спасателей. Алихан рылся в это время на складе, перебирая какое-то снаряжение, он не увидел меня и с порога стал отчитывать крановщика - мол, что, сказал, что не можешь? Что, тесно? Что, лапы крана некуда поставить? Да я ее тридцать лет знаю, а потому пенек ты перевезешь!
Было неловко – столько хлопот из-за меня, но Кобжанов велел приехать на другое утро. Вся деревня выстроилась вдоль улицы, когда в нее, ломая ветки яблонь, въехал огромный подъемный кран. Следом пришел грузовик, и двое мужиков стали обвязывать пень веревками. Я наблюдала за ними из-за сетчатого забора. Краном приподняли пень над землей, но веревки вдруг начали соскальзывать и громадина с глухим стуком рухнула на землю, и тогда я дала себе слово не смотреть в ту сторону, чтобы поберечь нервы. Схватила попавшийся под руку зеленый горшок, в который последние сто лет никто не писал, и водой из бочки начала поливать розы. Зато соседи окружили кран, стали давать спасателям советы, и спустя какое-то время я услышала, как что-то тяжелое опустилось в кузов грузовика. –Уф, - вырвалось у меня, и через минуту над моим участком, прямо над электропроводами, повис на тросе пень. –Хозяйка, куда ставить?, - спросил крановщик. –Да кидай уже куда-нибудь, там разберемся!- и пень опустился на середину газона. Мужики уехали, а я все не унималась – надо бы передвинуть пенек левее, и пошла к соседям. Шестеро мужиков долго корячились и немного сдвинули его. Я подставила к основанию монумента еще два пенька поменьше, посадила колокольчики и получилась классная икебана. Короче, творческие порывы не дают покоя ни тебе самому, ни окружающим!
АЛМАРАСАНСКАЯ ДЕВА
Есть книга, в которой собраны рассказы сибирских охотников о тайнах тайги. В одном из них говорится об охотнике, который затопил в зимовье печь, улегся на топчан и мысленно попросил у хозяина разрешения провести под этим кровом ночь. Проснулся он шума - кто-то невидимый громко вещал о том, что чужих надо давить. Другой голос твердо возразил: он гость, а потому неприкосновенен. История журналиста Юрия Дорохова, много путешествовавшего по Сибири, объясняет, как могут возникать легенды о сверхъестественных явлениях.
- В тайге было зимовье, о котором ходила дурная слава, - рассказывает журналист. – Поговаривали, что там происходят непонятные явления, что на этом зимовье лежит проклятие, и является оно в виде огромного медведя. Это было в семидесятых. Охотники и туристы обходили этот домик стороной, но нашелся один молодой геолог-комсомолец, который заявил, что готов развеять миф о привидении и проведет там три дня, причем среди зимы. Спустя несколько дней геолога нашли километров за сорок от зимовья, босого, в одном исподнем, и выглядел он безумным. Невменяемого человека отправили в психиатрическую лечебницу, а когда парень пришел в себя, то рассказал, как в первую ночь он слышал грузные шаги вокруг домика, а во вторую ночь кто-то начал скрестись в дверь зимовья. Парень осторожно выглянул в окно и увидел огромного седого медведя. Геолог закрыл дверь на второй засов, взял в руки двустволку и приготовился выстрелить. Зверь ходил вокруг зимовья, потом полез на крышу, а потом мощным ударом выломал дверь и вломился внутрь. Дальше геолог ничего не помнил, но судя по порезам, он вышиб окно и побежал. При осмотре зимовья выяснилось, что дверь открыта, но не выломана, окно выбито изнутри, а печь оказалась сложенной из саманных кирпичей. Кому-то удалось выяснить, что среди трав, замешанных с глиной, был редкий вид полыни, и похоже, что при нагревании кирпичи испаряли галлюциногенные вещества.
Кстати, в рассказе, который напечатан в книге о приключениях сибирских охотников, есть такая подробность: путник, просивший у хозяина разрешения переночевать, закрывал дверь на засов, но когда проснулся ночью от шума, дверь оказалась незапертой.
Следующее путешествие журналиста Юрия Дорохова проходило в Саянах. Вместе с друзьями он шел по красивому краю, богатому сказаниями и легендами, но в какой-то момент группа заблудилась, друзья всю ночь искали нужную тропу.
- Утром, примерно часа в четыре, я воочию наблюдал, как на горной речке, километрах в пятидесяти от ближайшего населенного пункта Мунды, сидел голый мужик и стирал свои подштанники,- вспоминает Юрий. - Я не совсем понял, зачем он стирает белье в столь ранний час, но подумал, мало ли что на уме у туриста. Вся группа ушла вперед, я плелся последним, и когда приблизился к сидящему на берегу человеку, тот вдруг исчез, но вскоре я снова увидел деда вдали, и так повторялось несколько раз, пока старик не пропал совсем. Но это приключение я могу списать на то, что мы интенсивно пили чай с местной травкой ахдалей, которая оказывает мощное тонизирующее действие. Мы прыгали по горам, как зайчики, и, возможно, на фоне бессонницы у меня были видения. В наших горах люди тоже видят всякое. Туристы рассказывают о призраке женщины, которую называют Алмарасанской девой. По одной версии это подруга погибшего альпиниста, которая ходит и ищет своего возлюбленного, по другой версии это мать двух альпинистов, которые пошли в горы и не вернулись. Одни полагают, что встреча с Алмарасанской девой - плохой знак, что она предупреждает об опасности, и если вы встретили горную деву, надо уходить. Некоторые мужчины рассказывают, что чувствуют ее прикосновение, то есть если вы ощутили прикосновение холодной руки, вам либо грозит опасность, либо ваш сосед по палатке совсем замерз. Люди, которые проводят в горах много времени, например, чабаны, рассказывают свои истории. Есть легенда про дервиша, который является чабанам с шахматной доской. В горах Кунгей-Алатау чабаны подтвердили - есть такая легенда, есть такой старец, который любил играть в шахматы и умер за шахматной доской. И с тех пор его призрак ходит по ущельям и предлагает встречным чабанам сыграть с ним в шахматы. Если чабан соглашается, то старец берет под свое покровительство чабана и его отару, если чабан отказывается, старец замышляет против него недоброе. Но говорить об этом нельзя, чтобы не потревожить лихо.
ТЯНЬШАНСКАЯ ДЕВА ПРИХОДИЛА ЗА СПИЧКАМИ
В середине 90-х мы с друзьями прилетели на ледник Южный Иныльчек первым бортом и точно знали, что ни одной живой души, ни одного человека, кроме нас, в районе нет. Ребята должны были подготовить место для базы Международного лагеря «Хан-Тенгри». Работы было много, к вечеру все упахались, установили для себя три кемпинга на небольшом расстоянии друг от друга и завалились спать. Нас было человек семь, наш с приятелем кемпинг стоял у нахоженной тропы, и вдруг мы, лежа в спальных мешках, услышали, как кто-то идет именно к нашему кемпингу, причем звук был такой, будто этот кто-то обут в ботинки, насколько четко отбивался каждый шаг в острых камнях морены ледника. Когда за палаткой остановились, мы спросили: «Кто там», но ответа не получили. И шаги стали удаляться от нашего жилища в сторону пика Победы, словно кто-то просто прошел по тропинке через наш лагерь. Наутро мы спросили обитателей двух других кемпингов, слышали ли они шаги, и те ответили утвердительно, но выглянуть наружу не хватило духу. А вот какая история произошла с горнолыжницей и большой любительницей туризма Ларисой Левонюк. Перед каким-то походом она решила акклиматизироваться и собиралась одна переночевать в урочище Туюк Су в Малом Алматинском ущелье, где проходили сборы и были люди.
- Я ночевала на склоне перед альплагерем, метрах в ста пятидесяти от домика, где жили альпинисты, - рассказывает Лариса. – Там, у самого обрыва, который возвышается над рекой, растет огромная елка, под которой я поставила палатку и попыталась заснуть, но это мне не удавалось – побаливала голова, потому что у меня не было акклиматизации.
Грузинские альпинисты, которые не один раз пытались спустить с соседнего с Хан-Тенгри пика Победы своих погибших много лет назад соотечественников, рассказывали, как несколько раз ночевали на высоте 7000 метров, в месте, называемом «обелиском», и каждый раз слышали голоса, вздохи и скрип шагов по глубокому снегу. А Лариса услышала сквозь дремотное состояние, как кто-то ступает по земле.
- Я отчетливо услышала приближающиеся шаги, кто-то явно шел к палатке. Когда шаги приблизились, этот некто явно зацепился за оттяжку моей палатки и прошел дальше, прямо в обрыв… В страхе я ждала развития событий, но на улице было тихо. Однако на этом мои приключения не закончились. Приближался рассвет, когда меня позвали по имени. Я отогнала от себя тревогу, решила, что мне показалось, и снова стала засыпать, но тут мужской голос отчетливо произнес: «Лариса, вставай на завтрак». Я посмотрела на часы - было 6 утра, а завтрак в альплагере начинался в 9. Потом я спрашивала у ребят, кому пришло в голову пошутить надо мной, но никто из них меня на рассвете не звал.
Описан случай, как 1975 году член британской экспедиции на Эверест Ник Эскот ночью поднимался в пятый лагерь и видел, что за ним кто-то идет, утопая по колено в снегу. Ник крикнул, но ответа не последовало. Когда Эскот обернулся в очередной раз, сзади никого не было, и это казалось странным, так как весь склон, вплоть до четвертого лагеря, был виден, как на ладони. Спустившись вниз, альпинист узнал, что в ту ночь ни один человек не выходил из 4-го лагеря.
Друг Ларисы и Виктора Левонюков Евгений Вавилов – известный джиппер, на своем военном «Виллисе» не раз побеждал на джиповках. Но никто не запрещает Жене любить горы, куда он ходит вместе со своим другом Виктором Левонюком. Обычно они открывают сезон в конце мая, когда в горах еще лежит снег. 29 мая 1999 года друзья отправились на джипе в верховья Малого Алматинского ущелья, собираясь переночевать на леднике Т-1 и утром совершить восхождение, но не смогли переехать через свежую лавину и поставили палатку недалеко от дороги, ведущей на ледник.
- Мы пораньше легли спать, чтобы встать на рассвете. Было достаточно холодно, но мы разулись возле палатки и забрались внутрь. Витя любит пить кофе, и мы вскипятили воды на пару кружек, заправились кофейком и легли спать, и я хорошо запомнил, как положил рядом с горелкой коробок со спичками, чтобы утром его не искать. Светила луна, и в горах лежали четкие тени. Мы забрались в спальные мешки, уснули, и вдруг среди ночи меня разбудил спокойный голос. Как-будто кто-то подошел к палатке и спросил: «Ребята, спички есть?» Я расстегнул молнию и увидел женскую фигуру. Когда глаза адаптировались, я заострил внимание на Иглах Туюксу – эти перистые вершины четко выделялись в лунном свете прямо за фигурой. Картинка была вполне реалистичная, а в палатку с улицы дохнул свежий ветер. Я взял коробок, протянул руку, присмотрелся - девушка - не девушка, скорее, зрелая женщина, но очень стройная. И, может быть, даже, красивая, хотя лица было не разглядеть, только общие черты.
Евгений заметил, что у ночной гостьи черные волосы, и одета она во что-то белое, напоминающее сари, какие носят индийские женщины. Он подумал, откуда она взялась, ведь умные туристы в такое время года в горах не ночуют и сюда в такой одежде не поднимаются.
- Я не люблю задавать лишних вопросов,- продолжает рассказ Евгений, - поэтому отдал ей спички, еще немного посидел и вдруг увидел - она не повернулась, чтобы уйти, а как- то сместилась, но тогда я этому значения не придал, потому что очень хотелось спать. Наутро Виктор попросил вскипятить воды для кофе, а спичек на месте не оказалось. Я рассказал другу о ночном визите, но мои слова подтверждали только лишь два факта – отсутствие спичечного коробка и расстегнутая палатка: ну не мог же я расстегнуть молнию и отправиться ночью на прогулку, не приходя в сознание! Позже я узнал, что существует легенда о Тяньшанской деве, и если бы я услышал эту историю раньше, наверное, отнесся бы к визиту гостьи по-другому.
Поскольку для друзей эта вылазка в горы была открытием сезона, они не были акклиматизированы, но и высота чуть более трех тысяч метров - еще не повод для галлюцинаций.
ВСТРЕЧА С ЙЕТИ
Ученого-энтомолога Александра Жданко можно назвать старшим по бабочкам. Зоолог, ботаник и профессиональный фотограф ловил и снимал бабочек на Памире, Алтае, Тянь-Шане, охотился с сачком в жарких пустынях и цветущих степях. Во время путешествия по Гималаям Жданко надеялся найти бабочку гелиофорус, но, как нарочно, в тот момент, когда он вместе с другом оказался в том самом месте, где обитает эта древняя бабочка, в горах выпал снег. Разочарованию ученого не было предела, но вдруг тучи отступили и в солнечном луче возник гелиофорус, а ботаник взмахнул сачком…Теперь эта бабочка украшает его богатую коллекцию.
Часто весной Александр отправляется в горы, в район Курдайского перевала. Места там суровые, безводные, но в мае цветут маки и летают редкие бабочки. Как-то раз Жданко взял в экспедицию своего аспиранта. В один из вечеров небо нахмурилось, приближалась гроза, и ботаники укрылись в палатке, как только первые капли упали на горный склон. Ветер усиливался, дождь уже колотил по стенкам палатки, когда Александр услышал тяжелые шаги. Было очевидно, что к лагерю приближается существо на двух ногах, и тот, кто подходил к палатке, был очень крупным - лежа на боку и прижавшись ухом к земле, Александр отчетливо слышал шаги прямоходящего существа. Этот кто-то подошел ближе, замер на несколько мгновений, и вдруг шум грозы разорвал душераздирающий вопль, на который человек, по мнению ученых, не способен. Аспирант шепотом сообщил, что у него есть газовый пистолет, но профессор только прижал палец к губам. Потом шаги стали удаляться от лагеря, а утром на земле ничего нельзя было разглядеть - все следы смыл дождь. А когда Александр Жданко поехал к жителям селения, которое расположено с другой стороны горного хребта, он рассказал людям, ловившим для него бабочек, эту историю, и они поведали, что часто замечают косматых существ огромного роста, но те мгновенно исчезают из поля зрения, словно их и не было.
Инструктор горных лыж и горного туризма Сергей Юшков вспоминает, как много лет назад, осенью, отправился вместе с братом Андреем в Левый Талгар. Они собирались переночевать в домике гидрологов, которые уже закончили сезонные работы. Братья спустились на поляну КазПИ и стали в сенях домика готовить ужин. Попили чайку, поговорили, решили укладываться на ночлег, и вдруг в дверном проеме - а входной двери, как помнится, в сенях того домика не было – появилась огромная черная фигура.
- Было около 11 часов вечера, - рассказывает Сергей, - и была светлая ночь, потому что громадная луна висела в южном направлении по Левому Талгару и ущелье было залито серебряной пыльцой. Едва мы начали подниматься из-за стола, чтобы приготовить ночлег, дверной проем заслонила большая тень. Это было похоже на человека-великана. Мы замерли с открытыми ртами, и это продолжалось секунды две-три, а потом фигура отступила от проема, двинулась в северном направлении, к реке, и быстро исчезла. Я побывал во многих горных системах Советского Союза и много раз ощущал некое присутствие, словно кто-то дышит тебе в затылок. Бывало, на сложных маршрутах 4- 5-ой категории сложности ощущалось, что кто-то ходит вокруг палатки, и это явно не медведь и не какое- то другое животное. От наших альпинистов я рассказов о нем не слышал, зато о нем рассказывали в Фанских горах и на Памире, в районе реки Заравшан, где много громадных скальных массивов. Люди его замечали, но он тут же исчезал. Кстати, в Гималаях местные жители тоже скажут вам, что не раз встречали подобное существо и его существование не подвергается сомнению.
ТАИНСТВЕННЫЕ ВСПОЛОХИ В ГОРАХ ПАМИРА
Директор научно-исследовательского института туризма, доктор педагогических наук, профессор, мастер спорта международного класса Владимир Вуколов, просматривая старые записи и документы, вспомнил истории, которые происходили с ним в горах.
В 75 году на Памире проводился первый сбор гималайской сборной CCCР, а федерация спортивного туризма проводила в этом горном районе свою большую экспедицию.
- Работали нескольким группами, - рассказывает Вуколов, - наша команда сделала заброску на ледник Федченко и очень скоро мы оказались на ледовой стене. Лезли день, но перед нами оказался огромный бергшрунд, пройти через который было невозможно, так как шестиметровая трещина заканчивалась 20-метровой стенкой. Тогда нам пришлось уйти ближе к вершине. Там был очень сложный выход, и я лез сто метров по крутой ледовой стене - крючья тогда забивали, а не вкручивали, «морковки» скалывали натечный лед линзами, и я тащил за собой стометровую веревку по ледовой стене без единой точки страховки. Пока все вылезли, наступил вечер, и на высоте 5200 - 5300 нас застала ночь, причем все мы были разделены на связки и остановились на разных скальных островках. Мы с напарницей Людой Лапшиной прилепились на одном из островков, пришлось оббить крючьями весь выступ, протянуть веревку через карабины, прищелкнуть рюкзаки. Мы достали спальные мешки, до пояса в них забрались, сверху надели пуховки. После 15 часов работы на стене нас мучила жажда, но воды не было. Люда крепко спала в полувисячем положении, завернувшись в пуховку, я же настолько вымотался, что не мог сомкнуть глаз. И тут начались видения, стали появляться всполохи фиолетового и красного цвета. Воздух был невероятно прозрачен, луна казалась гигантской, а звезды были размером с кулак. Картина была фантастической, и эти всполохи были необычными и непонятными. Ситуация была экстремальная, и эти всполохи давили на психику. Никогда ни до этой экспедиции, ни после, ни в каких горах мира я не находился в таком положении.
В 80-х годах Владимир Вуколов совмещал работу в университете и работу инструктора в отделе туризма Среднеазиатского военного округа. Он участвовал во всех армейских соревнованиях по горным походам. В год сорокалетия победы в Великой Отечественной войне офицеры-туристы отправились в экспедицию на Кавказ. Два первых перевала прошли там, где шли ожесточенные бои, где было огромное количество памятников, где встречались окопы и блиндажи.
- Мы вышли на поляну и увидели, как через сорок лет после войны из языка ледника выпал немецкий егерь, в обмундировании, с оружием, сохранился кожаный ремень и знак эдельвейс, - вспоминает Владимир Вуколов. – Отдав дань павшим, мы приступили к спортивной части маршрута. На перевал подъем был классифицирован 2а- 2б, а вот спуск
был 3б со звездой. Надо были спускаться по мощной ледовой стене с огромными вкраплениями скал. В конце стены мы вышли на очередной скальный участок, и оказалось, что дальше можно спускаться только по лотку – никогда не видел лотков, расположенных вертикально, по которым стекает талая вода! Мы навесили веревку – восьмидесятку и прямо по этому желобу люди уходили вниз, но именно в этот желоб скатывались камни. Это была западная экспозиция, и во второй половине дня солнце развернулось так, что камнепад вполне мог сойти по желобу, но произошло нечто более страшное. Мы оставались на стене вместе с Чеусовым, когда с противоположной стороны перевала, где был скальный массив, на наших глазах откололась скала в четыреста - пятьсот тонн, ударилась в ледовый склон и огромное количество камней полетело вниз, как раз туда, где стояла команда. Нас было 8 человек, и шестеро уже были внизу. Удар по склону вызвал мощнейшую лавину. Два мастера спорта, у которых было достаточно опыта, которые много лет ходили по горам, встретились с ситуацией, повергнувшей нас в шок. Я начал спускаться по желобу, прошел где- то две трети и моя «восьмерка» вдруг подошла к месту, где веревка была перебита, просто отрублена. Представьте себе 60-тиградусный ледовый склон, на котором камни перерубили лежащую вертикально веревку! Висят лохмотья, веревки нет, конец! Держа горизонтально ледоруб, упираясь им в лед, я аккуратно спускался на кошках по ледовому желобу без страховки. Благо, рюкзак был не тяжелый. Когда я уже вышел к месту, где стало выполаживаться, то слабенько крикнул. Вдруг смотрю - за углом, где возвышался скальный массив, появилась рука. Слава Богу, думаю, хоть кто-то жив. А потом выяснилось, что ребята вовремя зашли за этот угол, и когда раздался грохот, укрылись за скальным массивом. И камни туда упали, и лавина туда улетела, но все люди были живы. Оставалось только помочь спуститься с ледовой стены Чеусову, но это уже было делом техники.
Но что самое любопытное, спустя годы участники этой экспедиции вспоминают историю по-разному. Они не могут сойтись в мнениях – кто был внизу, а кто наверху, кто был в более опасном положении, а кто- в менее. Вот они, игры разума, закоулки памяти, загадки восприятия и осознания!
ИСТОРИЯ С АМУЛЕТОМ
Когда в 2009-ом альпинисты Денис Урубко и Борис Дедешко в базовом лагере под пиком Чо-Ойю в Гималаях прощались с шерпами, которые обслуживали их экспедицию, они предупредили - если не вернутся в назначенный день, значит, случилось непоправимое, и пусть по истечении контрольного срока те уходят вниз. Двойка двинулись вверх по Юго-Восточной стене восьмитысячника, чтобы пройти новый маршрут на вершину, а мы – друзья Дениса и Бориса, ждали от них известий в Алматы. И вот контрольный срок прошел, и мне позвонил известный художник Андрей Старков. В волнении он сообщил, что стоит в центре города и видит тропическую бабочку темной расцветки, которая кружит над улицей. Он воспринял это, как дурной знак, но буквально через несколько минут мне позвонил из Непала Денис - они с Борисом только что спустились в базовый лагерь. За первопрохождение по Юго-Восточной стене Чо-Ойю двойка была удостоена высшей награды в альпинизме – «Золотого ледоруба».
Андрей Старков пишет картины на разные темы, но отдает предпочтение горным пейзажам, а потому дружен с людьми, для которых горы - родная стихия. Старков писал картины под пиком Хан-Тенгри на Центральном Тянь-Шане, где во время альпинистского фестиваля прошла выставка его картин, а зимой 97-го он впервые отправился в Гималаи за новыми впечатлениями вместе с легендарным альпинистом Анатолием Букреевым и альпинистом-видеооператором Дмитрием Соболевым. Перед началом экспедиции, когда группа находилась в Катманду, Соболев посоветовал Старкову пройтись по лавкам и купить сувениры. Андрей приобрел медальон, коих в лавках Катманду множество- изображение мистического символа ОМ, который визуально представляется стилизованной пиктограммой.
- Это знак, священный для буддистов, - говорит Андрей, - но я не буду утверждать, будто знаю, что это такое. Я купил его в качестве амулета, привез домой и он висел у меня на стенке рядом с другими сувенирами. Священный знак находился в доме так долго, что я перестал его замечать. А весной я вышел в сад, чтобы навести там порядок, стал лопатой убирать старые листья, и вдруг увидел этот знак –он висел на ветке дерева низко над землей. Я не смог придумать никакого объяснения. Блестящие вещицы крадут сороки, но птица не могла попасть в дом, потому что на окнах у меня решетки. Каким образом оказался на улице этот амулет, в какой момент это произошло, непонятно. Для меня это была совершенно мистическая история.
В 97-ом из той экспедиции не вернулись Анатолий Букреев и Дмитрий Соболев - они погибли в лавине, сошедшей со склона Аннапурны, а Андрей Старков еще дважды побывал в Гималаях. А когда он был юношей, то странная история произошла с ним и его друзьями в Заилийском Алатау. Поздней осенью они спускались с Кумбеля по нахоженной тропе, хорошо известной многим алматинцам, которые часто гуляют в этих местах и знают, что никогда ничего экстраординарного здесь не происходило.
- Там есть ложок, и в этом месте вдруг нас что-то заставило резко остановиться, - вспоминает художник. - Мы все почувствовали какое-то вторжение, тревогу, насторожились и переглядывались, не говоря ни слова. Холодный воздух мог прийти по ущелью снизу, но было очевидно, что горы дохнули холодом сверху. Мы ощутили присутствие чего-то необычного, словно влажный воздух подул из подвала, как-будто кто-то напустил на нас облако. Все это было странно и неожиданно, мы оторопело стояли, а потом кто-то первым пустился наутек, и все побежали следом. В горах ты букашка, ты наедине с природой, ты пришел в гости, и там всегда надо быть начеку.
Однажды в конце августа Старков прогуливался с приятелем в Большом Алматинском ущелье. Налетела огромная туча, солнце исчезло, нависло ощущение грозы. Друзья находились на границе леса и альпийских лугов, и вдруг заметили, что трава, камни, кусты словно покрылись снегом. Это были тысячи бабочек-аполлонов. Сейчас эту бабочку можно встретить где-нибудь в Талгарском заповеднике, и то не часто.
В ГОРАХ ПРОПАДАЮТ ЛЮДИ
На семитысячник Хан-Тенгри, который находится на границе Казахстана и Кыргызстана, ходят по нескольким маршрутам. Маршрут с юга по Мраморному ребру, или по серпам, достаточно сложен, и если поднимаешься по этому крутому ребру, то необходимо дойти до вершины и оттуда спускаться по более простому классическому пути. В конце 80-х трое чехов не дошли до вершины каких-то сто метров по вертикали. К ним подошла группа Александра Савина. Владимир Яблинский оказался в связке с двумя чехами, и эта тройка бесследно исчезла с короткого участка. Причем Савин спускался последним, и когда он добрался до группы спасателей, те сказали, что тройка к ним не подходила. Поиски пропавших ни к чему не привели, а ведь искали их с помощью вертолета, и не раз.
Братья Вадим и Ринат Хайбуллины долгое время руководили лагерем на леднике Южный Иныльчек, и старший, Вадим, вспоминал, как в начале 90-х двое испанцев прошли Мраморное ребро, но в сотне метров от вершины один испанец не проснулся. Он впал в коматозное состояние. Второй через вершину вышел на классику и спустился в базовый лагерь. Через год на Южный Иныльчек прибыли еще двое испанцев, которые решили в память о погибших друзьях повторить их маршрут. Из базового лагеря мы наблюдали за продвижением двойки по ребру и удивлялись тому, что они поздно выходят на маршрут. Вадим Хайбуллин много лет занимался организацией экспедиций на Центральном Тянь-Шане, и ему хорошо известны ошибки, которые допускают иностранцы.
- Они берут лишние вещи и снаряжение, утяжеляя свои рюкзаки и заведомо загоняя себя в более тяжелые условия. Они не признают ранние выходы, как правило, выходят на маршрут поздно, когда снег раскисает и становится жарко, и они теряют много сил, вытаптывая тропу. Увы, некоторые не возвращаются с маршрутов. Когда мы искали пропавшую двойку, облетели все места возможного падения, но не обнаружили никаких следов. А на Памире, на пике Ленина, практически каждый год один - два человека погибают на ровном месте, - говорит Вадим. - Есть заколдованное место под вершиной Раздельная, через которую ходят на пик Ленина, и там часто пропадают люди. На высоте 6700 широкий склон, потеряться негде, а вот теряются. Часто спасатели подходят к месту, где в последний раз кто-то видел пропавших, осматривают склоны и места возможного падения, но не находят людей ни на Памире, ни на Тянь-Шане. Так поисковые работы на Хан-Тенгри, как правило, никогда не приносили плоды. Мы никогда еще не находили ни рюкзаков, ни вещей, ни людей. Ничего.
Если на Хан-Тенгри связка чехов еще могла улететь на очень крутую Северную стену и людей в ярких пуховках по каким-то причинам не было видно среди снегов и скал, то пик Ленина - это гигантские снежные склоны.
- На пике Ленина один испанец исчез. Его видели люди, которые шли вверх, его видели люди, которые шли вниз, в том месте нет ледовых трещин, нет каких –то крутых склонов, куда можно улететь и где тебя не найдут.
Горы-места силы. А вдруг люди уходят сквозь какие-то порталы в другие измерения? Или в горах за ними охотятся инопланетяне? Ответов на эти вопросы нет.
АСТРАЛЬНЫЙ ДВОЙНИК
Ринат Хайбуллин был признан одним из лучших альпинистов СССР по итогам восхождений за 1990 год. У него за плечами было тридцать восхождений на семитысячники, участие во Второй Советской Гималайской экспедиции на Канченджангу (8586 м), участие в экспедиции ВЦСПС на Лхозце (8516 м, Гималаи) по Южной стене, восхождение в составе казахстанской сборной на Дхаулагири (8167 м, Гималаи) по Западной стене, восхождение на Мак-Кинли (6194 м, Аляска) и одиночные восхождения на семитысячники СНГ.
Летом 94- го для Рината прозвенел тревожный звоночек. Наша экспедиция находилась на леднике Южный Иныльчек в Центральном Тянь-Шане между двумя семитысячниками - Хан-Тенгри и пиком Победы. Мы пожелали Ринату удачи, когда он соло отправился на Хан-Тенгри, и встретили его на другой день, когда он спустился, а уже через сутки спортсмен в одиночку отправился в сторону пика Победы, чтобы взойти на вершину самого северного семитысячника Земли в скоростном темпе.
Массив пика Победы расположен на границе Киргизии и Китая. Это высочайшая гора Тянь-Шаня и 78-ая по счету в списке горных вершин мира. На основном гребне находятся три вершины: Западная, или пик Важа Пшавела высотой 6918 метров, Восточная вершина высотой 7079 и Главная вершина высотой 7439 метров. Самый популярный маршрут на эту гору проходит через северный гребень пика Важа Пшавела. Расстояние по карте между двумя пятитысячными перевалами, обхватившими среднюю часть массива, равно 20 километрам, а от Восточной вершины до Западной расстояние равно 12 километрам, и альпинистам приходится преодолевать эти километры на большой высоте. У этой горы дурная слава – там полегло немало альпинистов.
- Я считал, что высота перевала Дикий 5800, а по факту он оказался высотой 5200. Это была моя первая ошибка, просчет на 600 метров по высоте, - вспоминает Ринат Хайбуллин.- В итоге я вышел на Важа Пшавела вместо шести часов вечера около десяти, когда стемнело и началась непогода. В критической ситуации я собирался переночевать в снежной пещере в районе этой вершины. Пещеру я не нашел, а рельеф становился все круче, я сорвался, и в этот момент появилось ощущение страха, даже ощущение смерти, я почувствовал упадок сил и панику, потому что к тому моменту на пике Победы погибло уже около 50 человек. Я решил спускаться с высоты 6800.
Из истории альпинизма известно, что в горах люди часто наблюдают странные явления. В 1933 году англичанин Смитт во время попытки восхождения на Эверест поделился кексом с невидимым спутником. Знаменитый первовосходитель на все 14 восьмитысячников Земли Райнхольд Месснер писал, что иногда ощущает присутствие кого-то невидимого, а в 80 году он шел на Эверест в одиночку и отчетливо слышал голоса как раз в том месте, где в 24-ом пропали альпинисты Мэллори и Ирвин. С Ринатом Хайбуллиным произошла еще более загадочная история, когда он ледорубом выдолбил в снегу на склоне Победы небольшое укрытие и забрался в спальный мешок.
- Рядом со мной вдруг сел на корточки второй Ринат. Был очень сильный ветер, мела пурга, но я отчетливо видел своего двойника и подумал, что у меня съезжает крыша, начинаются галлюцинации. Собравшись с духом, я стал проверять свое тело и разум: я без труда вспоминал таблицу умножения и математические формулы, шевелил пальцами и прислушивался к организму - тело и мозг были в рабочем состоянии. Я лежал на боку, и вдруг двойник настойчиво потребовал, чтобы я подложил под себя локоть, потом заставил меня расшнуровать ботинки, чтобы усилить кровоснабжение конечностей, так как холодная ночевка на такой высоте заканчивается обморожениями и гибелью.
Ринат, лежащий на снегу в одном спальном мешке, мог не проснуться, но двойник и не давал ему спать, потребовав, чтобы он съел шоколад. – Когда я ходил в одиночку, я не носил с собой еду, у меня была только газовая горелка и плитка шоколада, - рассказывает Ринат. - И в этот момент я начал спорить со своим двойником, уверяя, что невозможно есть шоколад на таком морозе, но двойник (или призрак?) настойчиво требовал –ешь. Я достал плитку из клапана рюкзака, начал откусывать и разжевывать шоколад, который превращался в песок и царапал мне горло. Двойник настоял на том, чтобы я достал из рюкзака горелку, натопил снегу и выпил воды. Разжечь огонь на таком ветру было практически невозможно, мне пришлось укутать горелку в какие-то пакеты и натопить полкружки воды. Так, в течение всей ночи, двойник контролировал Рината, пока не стало светать.
- Самое удивительное, что под утро мне даже удалось ненадолго заснуть, - рассказывает альпинист, - я открыл глаза, пошевелил ногами – руками и понял, что я цел, что могу двигаться, а раз можешь двигаться – будешь жить. Я шел вниз, пинал ногой снег, смотрел, куда он катится и забирал немного в сторону от линии падения снега, чтобы найти веревки, которые доведут до лагеря, но сорвался, однако задержался с помощью айсбайля, подаренного профессиональным альпинистом Пьером Бижаном из Франции, который к тому времени уже погиб на Аннапурне. Любопытно, что в тот год я много работал с молодежью, преподавал альпинистам технику самозадержания на льду. Я пролетел около четырех метров и повис на ледорубе, который вырвало из моих рук, но он был привязан к поясу. Айсбайль врезался в лед, меня крепко рвануло и я задержался над четырехсотметровой стеной пика Важа Пшавелы. Через две-три секунды начался выброс адреналина, меня стало колотить, а когда я успокоился, то пошел дальше и вскоре увидел скалы и веревку. Тем временем ребята, которые находились в пещере на склоне Важа Пшавелы, из-за непогоды решили отказаться от восхождения на пик Победы и пошли вниз. Ветеран альпинизма из России Юрий Бородкин сорвался в том же месте. У него был ледоруб старого образца, он не смог задержаться и погиб. Похоже, он пролетел все четыреста метров, нашли только его рюкзак.
В эзотерических книгах написано, что встреча с астральным двойником сулит человеку гибель. В тот день Ринат Хайбуллин сорвался еще раз. Он пробил дырку в потолке купольной трещины и повис на локтях, а когда заглянул внутрь, то увидел огромную ледовую комнату без дна. Трижды за эти сутки Ринат мог погибнуть, но, видно, не пришло его время. А двойник ( или ангел-хранитель?), по сути, своими советами спас Рината от пневмонии, от обморожений ног, от недостатка глюкозы и от обезвоживания.
- С того момента я перестал ходить в горы, прекратил восхождения, хотя был в отличной форме. А однажды я заинтересовался темой астральных тел и подумал, что это, возможно, была моя духовная оболочка, которая в критической ситуации находилась рядом и управляла мной.
КАКАЯ-ТО СИЛА ЕГО БЕРЕЖЕТ
Альпинист Александр Чечулин рассказывал, как на спуске с пика Победы вместе со своим напарником наблюдал некую фигуру, которая маячила вдали. Двойка возвращалась после восхождения на вершину к своей палатке - она стояла на седловине между «верблюдом» и местом, которое альпинисты называют «обелиском».
- Погода начала портиться, видимость периодически пропадала, но в разрывах облаков мы видели палатку. У меня был GPS- приемник, и мы на него поглядывали, чтобы не потеряться, поглядывали мы и в сторону палатки, и вдруг заметили темную фигуру, которая как-будто присаживалась на снег возле нашего жилища. Интересно, кто бы это мог быть? Мы точно знали, что на горе, на всем склоне пика Победы остались только мы двое. Я сказал напарнику, давай ускоримся, подойдем поближе и посмотрим, кто это. Села рация, а очень хотелось сообщить в лагерь, что у нас все в порядке. Мы продолжили спуск и в какой-то момент увидели, что фигура стала удаляться. Как только мы ускоряли шаг, фигура двигалась быстрее, пока совсем не исчезла из виду. Когда до палатки оставалось метров двадцать, порыв ветра на наших глазах поднял ее над склоном, развернул и она стала крутиться вокруг своей оси на одном уголке. Палатку потащило в сторону Китая, она начала туда стремительно уползать. Мы были связаны, напарник шел впереди. Я его выстегнул, он бросился за палаткой и успел схватить ее за угол. Мы завалили палатку, благодаря чему остались целы и невредимы, иначе у нас были бы большие проблемы. Закреплена она была символически, в ней оставались продукты, спальные мешки, рюкзаки и какие-то вещи, но ветер на такой высоте вполне мог все это унести в пропасть. Как выяснилось позже, на горе действительно кроме нас никого не было, но ведь какая-то сила удерживала палатку до нашего прихода! Словно кто-то стоял и цепко держал ее до тех пор, пока мы не подошли достаточно близко. Еще одна интересная история произошла с Александром Чечулиным зимой 2006 года, когда он вместе с дочерью Натальей Чечулиной и Анатолием Гатаулиным пошли на пик Октябренок.
- Маршрут этот простой, но не в зимнее время, - рассказывает Александр. - Когда подошли под маршрут, увидели, что снег подтаял, погода стояла прекрасная, и я, как забойщик, полез первым в кроссовках. Получилось так, что я пошел не по тому маршруту, где ходят другие - нужно было подниматься по ребру и переходить налево в верхней части, а у нас была длинная веревка и я полез напрямую, по своему варианту. Вроде, все получалось, уже надо было выходить на саму вершину, а трещин, куда можно забить крючья, становилось все меньше. Вот склон уже выполаживается, вот я стою на маленькой приступочке и пытаюсь дотянуться до какой-нибудь зацепки, выхожу выше, а там вообще все лысое. Нет никаких трещин, крючья забивать некуда и в кроссовках ноги начинают плыть. Я понимаю, что сейчас сорвусь, а крюк, который забивал надежно, со звонким чистым звуком «дзинь- дзинь-дзинь», да еще стукнул разок для полной уверенности до звука «дык», стал не таким уж надежным. Мне надо бы спуститься ниже, а не получается, и я кричу: «Срыв, срыв!!!», и начинаю просчитывать варианты, куда буду лететь. Нижний крюк подо мной торчит вертикально, и если я, как и положено, буду спускаться лицом к скале, то он меня разрежет, поэтому лучше лететь спиной к скалам. Слетаю, развернувшись, крюк распарывает мне куртку и режет спину, никак меня не держит, люди внизу не успевают выбрать веревку и я лечу дальше, а там вариант такой - как лез вот по этому ребрышку, так оставил там свои закладки - точки страховки то с одной, то с другой стороны, и получалось, если лететь просто вниз, то веревка перережется, если взять вправо, то там я улечу со стены метров на сто. Решаю отбиться, чтобы меня откинуло в левую сторону, к полке, где страхуют. Согнул левую руку, лечу, натыкаюсь на камень, меня отбрасывает влево ( куда надо), разлетелись ребра, сломалась рука… Лечу дальше, а веревка мне навстречу поднимается, и на ней образовалась петля, а жить- то хочется, и я засунул ногу в петлю, чтобы веревка захлестнулась. Меня перевернуло, головой я хорошо припечатался в стенку и на несколько секунд потерял сознание. Мы с собой брали спутниковый телефон, поэтому ребята из Службы спасения выехали к нам сразу. Снимали меня часа четыре, а до земли я не долетел метра полтора. Видно, какие-то силы помогали мне в горах!
НОЧНЫЕ ТЕНИ ЭВЕРЕСТА
Во время казахстанской экспедиции на Эверест с севера в 1997 году первая группа восходителей спускалась с вершины в темноте, в непогоду, и на пути к лагерю от четверки отстал Владимир Фролов. Не отстал даже, просто где-то пошел не туда.
- Мой мозг работал на автопилоте, - вспоминает Владимир, - в какие-то моменты мне казалось, что я иду не один, я ощущал себя идущим с командой корейцев. Почему корейцев, и сколько их было человек, я не знаю, но я четко понимал, что они были рядом, что я иду в группе, и мы совместно решали, как нам пережить эту ночь. При подъеме на вершину я заприметил место, защищенное от ветра, где лежало тело погибшего альпиниста, и когда я спускался в темноте, то в сознании была четкая картина, что именно в этом месте можно переждать непогоду и дотянуть до утра. У меня сложилась четкая установка - найти вместе с корейцами эту мульду. Но в какой- то момент наступило прояснение – я четко и ясно осознал, что я уже спустился с гребня, а это место находилось на гребне. И тут я понял, что я один, никаких корейцев нет, воображаемые спутники пропали и мне надо реально что-то делать. До мульды на гребне мне уже не добраться, видимость нулевая, а впереди еще целая ночь. Северная стена Эвереста довольно крутая, я там пару раз падал и понимал, что дальше спускаться в темноте просто опасно и надо найти место, где можно переждать ночь. Я присел на склоне, вбил в снег ледоруб, пристегнулся к нему, подложил под себя рюкзак и сжался в комок. А утром меня как- будто включили, я открыл глаза - сижу на склоне, на рюкзаке, который примерз к склону, так что получилась хорошая страховка, и я понимал, что мне надо найти наши палатки. Я обшарил глазами склон, и, не найдя палаток штурмового лагеря, решил идти ниже, на гребень, на 7800, где стоял второй лагерь.
В этом лагере Володя нашел свою группу, а еще ниже восходителей встретила Людмила Савина, которая написала в дневнике, что без слез на четверку, пережившую холодную ночевку на высоте 8000 метров, смотреть было нельзя. Полноса и пальцы на ногах у Володи почернели.
Во время восхождения на Нангапарбат в Гималаях в 1970 году братья Райнхольд и Гюнтер Месснеры не смогли спуститься с вершины по пути подъема - у них не оказалось достаточного количества веревки, а Рупальская стена имеет большую крутизну. Они пробивались вниз через Диамир, долго плутали, схватили холодную ночевку, но в тумане вдруг возникла загадочная фигура в черном и Райнхольд Месснер понял - ему показывают дорогу. Призрак вывел двойку из ловушки.
КТО ВЫКЛЮЧИЛ ВЕТЕР?
Известный альпинист Владимир Сувига– заслуженный мастер спорта СССР, восходитель на Эверест, К2 и другие восьмитысячники, вспоминает, как в 2004 году шел на вторую вершину мира (К2) в составе международной экспедиции по Восточному гребню, но восхождение не складывалось - была непогода и на горе властвовал ветер. В один из выходов он спускался с высоты 7400 и понял, что окончательно выбился из сил.
- Наступил момент отчаяния, рассказывает Владимир, - все, конец. И тут, как по мановению волшебной палочки, на две-три секунды прекратился ветер. Перед отъездом одна знакомая предсказала Сувиге: наступит день, когда он поймет, что для него экспедиция закончена, но обстоятельства сложатся так, что домой он вернется победителем, да еще и получит деньги. На спуске с горы за те две секунды, что не было ветра, снег, который витал в воздухе, улегся, и Сувига увидел ориентир - скалу, от которой надо было спускаться вниз, а напротив скалы стоял шерпа и махал ему двумя руками. В тот же миг снова задуло, но у Володи вдруг откуда-то появились силы.
- Кто- то же выключил этот ветер! В течение двух часов его порывы не ослабевали, а тут вдруг наступил полный штиль. Мне все время приходилось прикрывать лицо рукой от летящего вместе с ветром снега, и я боялся пройти мимо скалы. А когда спустился в базовый лагерь, то написал в своем дневнике, что уже стащил вниз палатку, вызвал носильщиков, сел и решил провести анализ. Во-первых, потратил кучу чужих денег, которые мне дали на работе, веря в то, что я взойду на гору. Дошел до высоты 7800, а это для К2 ничего, к тому же порвал колено. Одни минусы! И в деньгах, и в здоровье, и в альпинизме. Вспомнил предсказание своей знакомой, с юморком подумал, что там, наверху, тоже есть шутники, и в этот самый момент увидел краем глаза, что ко мне идут Гия Тортладзе и Саша Губаев. Подошли и говорят: буржуи пять дней хорошей погоды нагадали, у них прогноз точный. Сегодня в два часа выходим. Тут я сам себе сказал: все, Вова, а теперь уже не думать, вот оно, само к тебе пришло. С большими приключениями Сувига взошел на К2, и на день рождения на работе его наградили солидной премией. Так что предсказание сбылось!
НЕКТО В ЖЕЛТОЙ ПУХОВКЕ
В 2009 году сборная Казахстана по альпинизму рассчитывала совершить восхождение на Лхоцзе в Гималаях – это был крайний для нашей команды восьмитысячник в списке 14 высочайших вершин мира. Но в том сезоне вершины достиг один Александр Софрыгин. Молодой альпинист впервые был за чертой 8000 метров, и с ним происходили странные вещи. Когда закончилась техническая обработка маршрута, он оторвался от группы и шел впереди. В одном месте запутались веревки, и пока Софрыгин их распутывал, рядом возник некто – это был реальный человек, который поинтересовался, что делает в этих местах Саша, и подсказал, что дальше можно лезть без перил.
- Осознание того, что я кого-то встретил, поначалу меня ошарашило, но я подумал - это же гора и здесь могут оказаться люди из других экспедиций, - рассказывает Александр Софрыгин. - Когда подошли мои товарищи по команде, некто, одетый в желтую пуховку, черные штаны и ботинки, исчез. В его одежде напрягало только то, что на такой космической высоте он был без шапки. И подъем на вершину, и спуск проходили в одиночестве, было темно, холодно, хлестал ветер, и периодически появлялся этот молодой человек, который, в принципе, в какие-то моменты мне помогал. Про себя я назвал его Андреем, потому что в голове у меня крутились слова песни, где упоминалось это имя.
Александр Софрыгин работал в двойке с Евгением Шутовым, который повредил колени и на спуске шел медленно. Сам Саша тяжело заболел и спешил сбросить высоту. Пневмония не давала разогнаться, и он часто присаживался в стороне от тропы, выключал фонарик и ждал напарника. И кто-то все время будил его: не спи, замерзнешь. Александр попытался выяснить, кто этот человек. Или эта сущность?
- Если я его вижу, мне хотелось хотя бы выяснить, кто он. Но Андрей отвечал уклончиво, говорил, все равно ты никогда этого не узнаешь.
Многие альпинисты сталкиваются на высоте с чем-то подобным, и часто эти сущности, эти призраки, или видения помогают людям найти правильный путь, удерживают от неразумных поступков. - Был в моей голове человек, который заставлял меня делать все правильно, как учат в книгах, - вспоминает Александр. - Кем я сам был в тот момент? Больным и вымотанным человеком. У меня отказало одно легкое, я шел на «преднизолоне» и понимал, что мой мозг испытывает колоссальное кислородное голодание.
Группа альпинистов, в которой работали Софрыгин и Шутов, осталась ночевать в 4 лагере, спуск продолжала только эта двойка. Софрыгин - с отеком легких и плевритом, Шутов - с больными коленями.
- Мы двигались с высоты 8400 – это была разворотная точка, и до базового лагеря почти не останавливались, то есть мы шли уже вторые сутки без отдыха и сна. Я вдруг увидел группу людей, которые выдалбливают изо льда мамонта, но в тот момент я допускал, что мне это кажется, потому что я держался на уколах и понимал, что у меня может быть бред. А когда мы спустились с горы на ледник Кхумбу, в Долину безмолвия, мне очень хотелось пить. Я не подумал о том, что ночью там воды не найдешь, потому что лед на ледниках тает только днем, и сказал Жене, чтобы он шел в лагерь один. До палаток оставалось не больше ста метров, но я спустился куда-то не туда и очнулся в ледопаде. Фонарик светит на двадцать метров, и куда идти, если кругом ледовые сераки? Мой спутник в желтой пуховке, призрачный Андрей, появился в нужный момент, он посоветовал без стеснения – ведь все равно никто меня не видит - встать на четвереньки, и отыскать дырочки, оставленные во льду моими кошками, и так я вернулся на тропу. Мой напарник по связке Женя Шутов ни разу не видел моего помощника, но замечал, что я периодически с кем-то разговариваю. А в базовом лагере никто даже не удивился моему рассказу, но надо мной стали шутить, что я не один взошел на вершину, а с кем – то еще. Напомню, это было тяжелое восхождение в условиях плохой погоды, и это был мой первый восьмитысячник.
Сборная Казахстана поднялась на Лхоцзе в 2010 году, завершив этим восхождением программу восхождений на все 14 высочайших вершин планеты.
-На следующий год в базовом лагере появился россиянин, который искал русскую экспедицию, - вспомнил Софрыгин. - Он рассказывал, как спускался ночью с Лхоцзе и встретил группу людей, которые шли вверх с фонариками. Они подсказали, куда идти, чтобы не заблудиться на склоне горы. Но в базе никого из русскоговорящих, кроме нас, не было.
НОЧЕВКА В ТАЕЖНОМ ЗИМОВЬЕ
Есть книга, в которой собраны рассказы сибирских охотников о тайнах тайги. В одном из них охотник затопил в заброшенном зимовье печь, улегся на топчан и мысленно попросил у хозяина разрешения провести под этим кровом ночь. Проснулся он шума - кто-то невидимый громко вещал о том, что чужих надо давить. Другой голос твердо возразил: он гость, а потому неприкосновенен. История журналиста Юрия Дорохова, который много путешествовал по Сибири, объясняет, как могут возникать легенды о сверхъестественных явлениях.
- Давным-давно в тайге было зимовье, о котором ходила дурная слава, - рассказывает журналист. – Поговаривали, что там происходят непонятные явления, что на этом зимовье лежит проклятие, и является оно в виде огромного медведя. Это было в семидесятых, охотники и туристы обходили этот домик стороной, но нашелся один молодой геолог- комсомолец, который заявил, что готов развеять миф о привидении и проведет там три дня и три ночи, причем среди зимы. Спустя несколько дней геолога нашли километров за сорок от зимовья, босого, в одном исподнем, выглядел он, как безумный. Невменяемого человека отправили в психиатрическую лечебницу, а когда парень пришел в себя, то рассказал, как первую ночь он слышал грузные шаги, а во вторую ночь кто-то начал скрестись в дверь зимовья. Он осторожно выглянул в окно увидел огромного седого медведя. Геолог закрыл дверь на второй засов, взял в руки двустволку и приготовился выстрелить. Зверь ходил вокруг зимовья, потом полез на крышу, а потом мощным ударом выломал дверь и вломился внутрь. Дальше геолог ничего не помнил, но судя по порезам, он вышиб окно и побежал. При осмотре зимовья выяснилось, что дверь открыта, но не выломана, окно выбито изнутри, а печь оказалась сложенной из саманных кирпичей. Кому-то удалось выяснить, что среди трав, замешанных с глиной, был редкий вид полыни, и похоже, что при нагревании кирпичи испаряли галлюциногенные вещества.
Кстати, в рассказе, который напечатан в книге о приключениях сибирских охотников, есть такая подробность: путник, просивший у хозяина разрешения переночевать, закрывал дверь на засов, но когда проснулся ночью от шума, дверь оказалась незапертой. Однажды Юрий Дорохов путешествовал вместе с друзьями по Саянам- красивому краю, богатому сказаниями и легендами. Парни заблудились и всю ночь искали нужную тропу.
- Ранним утром, примерно часа в четыре, я воочию наблюдал, как на горной речке, километрах в пятидесяти от ближайшего населенного пункта Мунды, сидел голый мужик и стирал свои подштанники,- вспоминает Юрий. - Я не совсем понял, зачем он стирает исподнее на рассвете, но подумал, мало ли что на уме у старика. Вся группа ушла вперед, я плелся последним, и когда приблизился к сидящему на берегу человеку, тот вдруг исчез, однако вскоре я снова увидел деда вдали, и так повторялось несколько раз, пока старик не исчез совсем. Но это приключение я могу списать на то, что мы интенсивно пили чай с местной травкой ахдалей, которая оказывает мощное тонизирующее действие. Мы прыгали по горам, как зайчики, и, возможно, на фоне бессонницы у меня были видения, но очень уж они были реальными! В наших горах люди тоже видят всякое. Туристы рассказывают о горной деве, которую еще называют Алмарасанской девой. По одной версии это подруга погибшего альпиниста, которая ходит и ищет своего возлюбленного, по другой версии это мама двух альпинистов, которые пошли в горы и не вернулись. Туристы полагают, что встреча с Алмарасанской девой - плохой знак, что она предупреждает об опасности, и если вы в горах встретили горную деву, надо уходить. Некоторые мужчины рассказывают, что чувствуют ее прикосновение, то есть если вы ощутили прикосновение холодной руки, вам либо грозит опасность, либо ваш сосед по палатке совсем замерз. Люди, которые подолгу живут в горах, например, чабаны, рассказывают свои истории. Есть легенда про дервиша, который является чабанам с шахматной доской. В горах Кунгей-Алатау чабаны подтвердили - есть такая легенда, и был такой старец, который любил играть в шахматы и умер за шахматной доской. И с тех пор его призрак ходит по ущельям и предлагает встречным чабанам сыграть с ним в шахматы. Если чабан соглашается, то старец берет под свое покровительство чабана и его отару, если чабан отказывается, то тогда старец замышляет против него недоброе. Но говорить об этом нельзя, чтобы не потревожить лихо.
Комментариев нет:
Отправить комментарий